ОЙЦЕВИЧ Гжегож. Лев Троцкий и Сергей Есенин, или laudatio funebris как источник коварного стереотипа

Рейтинг:   / 3

ПлохоОтлично 

Просмотров: 12198

ГЖЕГОЖ ОЙЦЕВИЧ

Посвящается Светлане Петровне Есениной,
племяннице Сергея Есенина, отважно борющейся
за честь и доброе имя своего близкого родственника,
а также за историческую правду.

ЛЕВ ТРОЦКИЙ И СЕРГЕЙ ЕСЕНИН,
ИЛИ LAUDATIO FUNEBRIS
КАК ИСТОЧНИК КОВАРНОГО СТЕРЕОТИПА

Согласно старому обычаю, о покойнике надо говорить только положительно. К сожалению, когда возникает внутренний страх обвинения в организации убийства человека, стереотипы мышления незамедлительно уступают место рафинированным манипуляциям, тяжелые последствия которых сказываются потом десятилетиями, а иногда и ещё дольше. Учитывая настоящее состояние знаний на тему трагических событий, какие имели место в ночь с 27 на 28 декабря 1925 г. в ленинградской гостинице «Англетер», у нас есть все основания утверждать, что Сергей Есенин (1895–1925) стал жертвой именно такой словесной манипуляции, в которой главную роль сыграл Лев Троцкий, называемый Виктором Кузнецовым «первым гангстером России». (На Льва Троцкого, как заказчика убийства Есенина, непосредственно указывает Виктор Кузнецов, называя XIII главу своей книги «Приказ отдал Троцкий». См. В. Кузнецов, Тайна гибели Есенина (ч. 2, гл. XIII). См. также В. Кузнецов, Тайна гибели Есенина; http://esenin.niv.ru/esenin/smert/tajna-gibeli/tajna.htm.)
Троцкий был также превосходным социотехником, обладающим талантом яркого оратора. Пользуясь своей чрезвычайно ответственной должностью в правительстве Сталина, обладая одновременно широким влиянием и глубокой компетентностью, он был общественным «рецензентом», личностью, создающей общеобязывающее мнение по отношению к государственным делам, и потому с оценками Троцкого, как правило, никто не полемизировал. Голос Троцкого становился голосом партии и правительства.
Живой Троцкий имел огромное превосходство над мёртвым поэтом, ибо он мог сформулировать и представить собственную версию декабрьских событий в рамках торжественного некролога, посвящённого памяти его врага, а также изменить угол их восприятия в самом выгодном для себя направлении. Троцкого задело за живое то, что Есенин воспользовался его биографией при создании персонажа Чекистова-Лейбмана из поэмы Страна негодяев (1924), и он охотно позаботился и о том, чтобы все документы по делу мнимого самоубийства поэта отличались нужным содержанием, исключающим даже малейшие подозрения относительно Троцкого как непосредственного виновника смерти Есенина.
Каким представляет Лев Троцкий Сергея Есенина в своём — субтильной режиссуры — литературном некрологе? Как он интерпретирует то, что произошло в «Англетере»? Выдерживает ли его слово испытание временем? Рассматривая очередные абзацы его коварного текста, мы обратим внимание на те места, которые явно связаны с обстоятельствами тайной гибели Сергея Есенина. (Л. Троцкий, Памяти Сергея Есенина, «Правда» 1926 (3244), № 15, 19 января. См. также: Есенин. Жизнь, личность, творчество. Сборник литературно-художественной секции центрального дома работников просвещения, под ред. Е. Ф. Никитиной, Москва 1926, с. 93–97; www.wsws.org/ru/2001/apr2001/trot-a03.shtml)
«Мы потеряли Есенина — начинает рыдание Троцкий, — такого прекрасного поэта, такого свежего, такого настоящего. И как трагически потеряли! Он ушел сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом, (Несомненно, Троцкий имеет в виду стихотворение Сергея Есенина, написанное его собственной кровью «До свиданья, друг мой, до свиданья...», и переданное, по словам Павла Лукницкого, другу поэта, Вольфу Эрлиху, 27 декабря 1925 г. См. В. Лукницкая, Перед тобой земля; Ленинград, 1988.; http://ruslib.com/CULTURE/LITSTUDY/LUKNICKAYA/luknickij.txt. Выделено мною — Г.O.) — может быть, со всеми нами. Поразительны по нежности и мягкости эти его последние строки! Он ушел из жизни без крикливой обиды, без ноты протеста, — не хлопнув дверью, а тихо прикрыв ее рукою, из которой сочилась кровь. В этом месте поэтический и человеческий образ Есенина вспыхнул незабываемым прощальным светом». (Л. Троцкий, Памяти … Выделено мною — Г.O.)
Право, удивляют знания Троцкого на тему криминалистических деталей, о которых никто не будет говорить в полный голос ни во время проведения предварительного следствия по выяснению обстоятельств смерти поэта, ни даже позже. Не исключено, что деталь с окровавленной рукой (хотя неизвестно — правой или левой?) была подмечена Троцким на неофициальных фотографиях, сделанных в «Англетере» первым ретушёром России, Моисеем Наппельбаумом.
Троцкий начал своё выступление почти панегирически, чтобы из мажорной тональности неожиданно перейти в минорную и внушить читателю наличие тёмных пятен в биографии поэта: «Есенин слагал острые песни “хулигана” и придавал свою неповторимую, есенинскую напевность озорным звукам кабацкой Москвы. Он нередко кичился резким жестом, грубым словом. Но подо всем этим трепетала совсем особая нежность неогражденной, незащищенной души. Полунапускной грубостью Есенин прикрывался от сурового времени, в какое родился, — прикрывался, но не прикрылся. «Больше не могу», — сказал 27 декабря побежденный жизнью поэт, сказал без вызова и упрека... О полунапускной грубости говорить приходится потому, что Есенин не просто выбирал свою форму, а впитывал ее в себя из условий нашего совсем не мягкого, совсем не нежного времени. Прикрываясь маской озорства и отдавая этой маске внутреннюю, значит, не случайную дань, Есенин всегда, видимо, чувствовал себя не от мира сего. Это не в похвалу, ибо по причине именно этой неотмирности мы лишились Есенина. Но и не в укор, — мыслимо ли бросать укор вдогонку лиричнейшему поэту, которого мы не сумели сохранить для себя?». (Л. Троцкий, Памяти …)
Именно в этом месте Троцкий впервые выдал себя, указывая на число 27 декабря 1925 г., соответствующее времени кончины поэта. Официально же говорится о 28 декабря, т.е. моменте обнаружения трупа, как о дате смерти Сергея Есенина. Трудно, пожалуй, доказать, что это была обыкновенная оговорка, ибо в дальнейшей части своего выступления Троцкий опять указывает на то же самое число, подтверждая, что он обладает информацией, отличной от общедоступной.
В дальнейшем Троцкий сосредоточивается на характеристике эпохи и подчёркивает её необыкновенную суровость. Он говорит о Есенине как о человеке, который был не революционером, а интимнейшим лириком. Конечно, если бы всё происходило не в послеоктябрьской России, а в демократической стране, то формулировка Троцкого не имела бы большего идеологического отзвука. Иначе, однако, всё выглядело в государстве, где все общество — хотя бы теоретически — проникнуто коммунистическими идеями и целями, намеченными партией и властями. Революционная позиция была в то время требуемой и тот, кто не шагал вместе с партией и правительством, сразу становился чуждым элементом, врагом народа. Оценка Троцкого представляла Есенина в очень невыгодном свете — как не-революционера, близкого к миру выродившегося мещанства, к стереотипу о классовых тунеядцах, стереотипу радостно принимаемому «сознательным» коммунистическим обществом. Ведь послереволюционная риторика была не слишком трудной, и демагогия практиковалась повсеместно, а найти благодарных слушателей являлось достаточно лёгкой задачей... Однако Троцкий прав, когда подчёркивает, что «Эпоха же наша — не лирическая», (Л. Троцкий, Памяти …) но он ошибается, когда в ответ на этот вопрос заявляет, что в отсутствии лирики у эпохи заключалась главная причина того, почему «самовольно и так рано ушел от нас и от своей эпохи Сергей Есенин». (Л. Троцкий, Памяти … Выделено мною — Г.O.)
В следующем абзаце Троцкий вновь будет далек от нежности в оценке творческого пути Есенина и укажет на чуждость идиолекта поэта по отношению к ожиданиям идеологов коммунистического государства. Он напишет: «Крестьянская подоплека, творческим даром преломленная и утонченная, у Есенина крепка. Но в этой крепости крестьянской подоплеки причина личной некрепости Есенина: из старого его вырвало с корнем, а в новом корень не принялся». (Л. Троцкий, Памяти … Выделено мною — Г.O.) В искажении характера поэта он обвинит большие города и заграницу, считая, что культурное наследство Востока было наименьшим из зол: «Город не укрепил, а расшатал и изранил его. Поездка по чужим странам, по Европе и за океан не выровняла его. Тегеран он воспринял несравненно глубже, чем Нью-Йорк. В Персии лирическая интимность на рязанских корнях нашла для себя больше сродного, чем в культурных центрах Европы и Америки». (Л. Троцкий, Памяти …)
После манифестации большего значения русских ценностей над другими, Троцкий опять возвращается к вопросу о революционной позиции Есенина. На этот раз он подчёркивает двойственность его подхода, различного в начале октябрьского подъёма и в 20-е гг. прошлого столетия. Троцкий делает упор на существенное разногласие между поэтикой лирического творца и революционной стихией — её публичностью, эпичностью, катастрофичностью. Этот диссонанс был, по мнению Троцкого, основной причиной самоубийственного покушения Есенина: «Оттого-то короткая жизнь поэта оборвалась катастрофой». (Л. Троцкий, Памяти … Выделено мною — Г.O.) Приводя затем, всеобщий, кажется, стереотип о том, что каждый человек носит внутри себя пружину своей жизни, которую разворачивает жизнь до самого конца, Троцкий делает невыгодную для Есенина оговорку, так как он уточняет высказанное раньше: «Творческая пружина Есенина, разворачиваясь, натолкнулась на грани эпохи и — сломалась». (Л. Троцкий, Памяти … Выделено мною — Г.O.) Пружинная метафорика Троцкого вновь вернула внимание читателя к самоубийственной версии происшествий в гостинице «Англетер».
В новом абзаце автор закрученного некролога очередной раз применяет нечестный приём по отношению к Есенину, т.е. приём похвалы и осуждения одновременно. Он указывает, что «У Есенина немало драгоценных строф, насыщенных эпохой. Ею овеяно все его творчество. А в то же время Есенин “не от мира сего”. Он не поэт революции». (Л. Троцкий, Памяти … Выделено мною — Г.O.) О негативных последствиях такого идеологического отчуждения поэта, опасных для дальнейшего восприятия Есенина в России, вытекающего из оценки Троцкого, я уже упомянул выше.
Троцкий не мог простить поэту явного отказа от дачи Октябрю своей необыкновенной лиры — символа творческой независимости. Именно поэтому, может быть, назойливо повторяется метафорика пружины-жизни и риторическое видение гармонически развитой страны, чего не было ещё в 1925 году и о чём отважно сказал автор посмертной похвалы: «Его лирическая пружина могла бы развернуться до конца только в условиях гармонического, счастливого, с песней живущего общества, где не борьба царит, а дружба, любовь, нежное, участие». (Л. Троцкий, Памяти …) Данное предложение ставит точку над «и», над местом и ролью поэта в октябрьской революции. Таким образом Есенина, как лица стоящего рядом с революцией, но с ней полностью себя не идентифицирующегося, уже скоро воспользуются его ярые враги, которые организуют беспощадную травлю поэта, вошедшую в историю русской литературы под названием «есенинщина».
Троцкий опять делает лирическое отступление насчёт идеологических лозунгов, ибо следующие предложения в его некрологе будут характеризовать утопическую, как покажет советское будущее, страну. По мнению автора некролога придёт также время на лирику, символизирующую благо страны и расцвет личности советского человека. Это революция — утверждает Троцкий — «впервые отвоюет для каждого человека право не только на хлеб, но и на лирику». (Л. Троцкий, Памяти …)
Не исключено, что Троцкий верил в магическую силу цифры три, ибо он в третий уже раз ставит тему чуждости Есенина революции. Таким поведением он вооружает противников поэта сильным оружием для борьбы с ним и его позицией по отношению к большевистской партии, которая не реализовала данных народу обещаний и с помощью красного террора обеспечивали себе сохранение власти. Вот как звучал по Троцкому «диагноз» причины смерти Есенина: «Поэт погиб потому, что был несроден революции. Но во имя будущего она навсегда усыновит его». (Л. Троцкий, Памяти … Выделено мною — Г.O.)
Троцкий опять делает нечестный словесный поворот, указывая на склонность поэта к покушению на собственную жизнь с самого начала его творческого пути и отождествляя лирическое слово Есенина с чисто автобиографическим произведением, интимным дневником. Цитируя специально подобранные отрывки из стихотворений автора Москвы кабацкой, Троцкий внушает слушателю «логику» жизненных происшествий в биографии Есенина, а его самоубийство представляет как естественный финал, заслуживающего порицания образа жизни глубокого меланхолика.
В своей ненависти к поэту, скрываемой в покрытых глазурью фразах, Троцкий сохраняет однако фактографическую трезвость, которая в конечном счёте обращается против него. Он уже второй раз указывает на то, что «Только теперь, после 27 декабря, можем мы все, мало знавшие или совсем не знавшие поэта, до конца оценить интимную искренность есенинской лирики, где каждая почти строчка написана кровью пораненных жил. Там острая горечь утраты. Но и не выходя из личного круга, Есенин находил меланхолическое и трогательное утешение в предчувствии скорого своего ухода из жизни». (Л. Троцкий, Памяти … Выделено мною — Г.O.) Напомним: Троцкий не пользуется официальной датой кончины Есенина, сходной с моментом обнаружения мёртвого тела поэта, т.е. 28 декабря 1925 г., а утверждает, что самоубийство совершалось раньше. Понятно, чтобы так твердить, надо было располагать специальной информацией.
Теперь же приходит время, чтобы провозгласить в некрологе неоднозначные декларации и призывы, а также наметить правильную интерпретацию творчества Есенина. Этих слов Троцкого давно ожидали противники поэта, обыкновенные малодушные люди, пожираемые завистью от мировой славы автора Пугачёва, от того что у него был огромный успех у читателей, от того, что он жил богато, обладал настоящим талантом и боролся за свою творческую независимость. Это именно они во главе со Львом Сосновским вскоре позаботятся об ухудшении имиджа поэта, делая из него жизненного труса, элемент чуждый коммунистическому обществу и разлагающий советскую молодёжь.
Но перед этим аккордом Троцкий в предпоследнем абзаце прощального слова станет призывать идеологически: «Пусть же в чествовании памяти поэта не будет ничего упадочного и расслабляющего. Пружина, заложенная в нашу эпоху, неизмеримо могущественнее личной пружины, заложенной в каждого из нас. Спираль истории развернется до конца. Не противиться ей должно, а помогать сознательными усилиями мысли и воли. Будем готовить будущее! Будем завоевывать для каждого и каждой право на хлеб и право на песню». (Л. Троцкий, Памяти … Выделено мною — Г.O.) И снова красный оратор подчеркнёт путь Есенина вопреки истории, предупредит тех, кто бы намеревался сопротивиться большевистской системе.
«Умер поэт. Да здравствует поэзия! Сорвалось в обрыв незащищенное человеческое дитя. Да здравствует творческая жизнь, в которую до последней минуты вплетал драгоценные нити поэзии Сергей Есенин» (Л. Троцкий, Памяти …) — воскликнет наконец Троцкий, а его интерпретацию декабрьских происшествий сразу же подхватят пресса и ленинградская милиция. Для неё «диагноз» Троцкого будет обозначать срочную необходимость закрыть расследование по делу о... самоубийстве Сергея Есенина.
Итак, мы уже знаем, как события в «Англетере» показал Лев Троцкий, находя для своей точки зрения литературные и внелитературные аргументы, — все взятые из биографии Сергея Есенина. Теперь же мы представим реконструкцию обстоятельств его смерти, которая опровергает правдивость слов Троцкого и фокусирует внимание читателя на потенциальном заказчике убийства поэта более, чем на искусном знатоке поэзии автора Страны негодяев.
На наш взгляд, события в ночь с 27 на 28 декабря 1925 г. разыгрались по трём этапам: 1) 27 декабря между 22 и 23 часами в гостинице «Англетер», расположенной при проспекте Майорова 10/24; 2) между 23 и 24 часами в тайном аресте ОГПУ, расположенном в соседнем здании при проспекте Майорова 8/23; 3) опять в гостинице «Англетер» между 24 и 3 часами ночи и утром 28 декабря. (Детально ход происшествий представлен в книге: G. Ojcewicz, R. Włodarczyk, D. Zajdel, Zabуjstwo Sergiusza Jesienina. Studium kryminalistyczno-historycznoliterackie, Szczytno 2009.)

Этап первый

Во время реконструкции было принято, что около 22 часов Сергей Есенин запланировал встречу с Яковом Блюмкиным по важному для него делу, возможно связанным с нелегальным пересечением поэтом российской границы. (См. P. Jendroszczyk, Jesienin padł ofiarą oprawcуw Stalina, „Rzeczpospolita” 1997, nr 212, s. 29. См. также В. Кузнецов, Приказ отдал Троцкий, [в:] В. Кузнецов, Тайна гибели Есенина (ч. 2, гл. XIII); http://www.esenin.niv.ru/esenin/smert/tajna-gibeli/tajna.htm.)
 Есенин ещё не знает, что настоящим поводом встречи, назначенной Блюмкиным, является попытка получить обратно торжественную телеграмму, посланную в своё время Львом Каменевым великому князю Михаилу. Троцкий, услышав об этой телеграмме, решил воспользоваться случаем и послал Блюмкина с миссией в Ленинград. Цель миссии: получить обратно телеграмму. Разменная монета в разговорах с Есениным: жизнь его первородного сына Юрия. (О том, что ленинградская милиция нашла утром 28 декабря на полу разорванную фотографию сына Есенина, вспоминает Павел Лукницкий в отрывке Декабрь 1925. См. В. Лукницкая. Перед тобой земля, Москва 2003; http://ruslib.com/CULTURE/LITSTUDY/LUKNICKAYA/luknickij.txt)
Яков Блюмкин появляется в гостинице, но не один, а вместе, по меньшей мере, с двумя огепеушниками, и требует у Есенина возвращения документа. Когда тот утверждает, что у него попросту нет телеграммы, палач не верит словам поэта и серьёзно грозит, что если не получит документ, сын поэта умрёт. Говоря эти слова, Блюмкин с садистским наслаждением рвёт на мелкие кусочки фотографию Юрия. Тогда поэт понимает, что его дело уже решено и что убийцы не отступят от своего позорного намерения. Начинается борьба не на жизнь, а на смерть, которой сопутствуют сильный шум и ругательства. Блюмкин решает забрать поэта в тайный арест на допрос. Он усыпляет этиловым эфиром Есенина. Лишённого сознания поэта мучители завёртывают в лежащее на гостиничной кровати покрывало и переносят тело подвальным переходом в тайный арест ОГПУ.

Этап второй

В тайном аресте ОГПУ около 23 часов палачи интенсивно поливают холодной водой Есенина, чтобы тот скорее пришёл в себя. Блюмкин ждёт также возвращения последнего члена группы, Николая Леонтьева, который остался шарить по номеру Есенина в поисках документа. Когда Леонтьев возвращается и сообщает, что ничего так и не нашёл, начинается зверский допрос и жестокие пытки Есенина. (Николай Браун, сын поэта Николая Брауна (1902–1975), того же самого, который выносил мёртвое тело Есенина из гостиницы, утверждает, что «Есенин — не убивал себя. Его убили во время допроса, сопровождавшегося пытками и избиениями, а после — чтобы скрыть следы, инсценировали самоубийство, опорочив память поэта. Есенин был убит по тем же самым мотивам, по которым была уничтожена целая плеяда выдающихся русских поэтов и писателей — Клюев, Васильев, Ганин, Клычков, друзья Есенина — поэты Орешин, Наседкин, Приблудный и, еще в 1921 году, раньше их всех — Гумилев». Следы пыток маскировались сотрудниками ОГПУ во время очередных реставрации тела и особенно лица мёртвого Есенина: 1. в 5 номере «Англетера», 2. в ленинградском морге перед гражданской панихидой в Доме писателей на Фонтанке, 3. перед очередной гражданской панихидой в московском Доме печати. См. Н. Браун, Есенин, казненный. дегенератами, „Новый Петербургъ” 2006, № 14(778), 13 апреля; http://www.esenin.ru)
Несколько проведенных пыток, в том числе придерживание головы жертвы в ведре с водой, не дают ожидаемого результата. Поэтому Блюмкин приказывает удушить Есенина или сам начинает его душить. Физически сильный поэт пытается защищаться, но его сопротивление быстро ослабевает, так как палачи обладают количественным превосходством. Но, несмотря на это, поэт отчаянно вырывается, мечется, кричит от боли. Нападающие бросают его на грязную землю и яростно бьют сапогами с обеих сторон по туловищу, попадая и по рукам, которыми поэт безуспешно пытается заслонить тело. Один из мучителей попадает сапогом Есенину в левый глаз, что приводит к сильному его повреждению.
В то время, когда два палача насильственно придерживают Есенина, убийца-Блюмкин берёт верёвку, подходит сзади и захлёстывает петлей шею жертвы. (В. Кузнецов, Тайна гибели Есенина (ч. 2, гл. XIV). Не исключено, что пользуясь служебным делом, неуравновешенный психически Блюмкин сводил таким образом счёты, источником которых была скрываемая им зависть по отношению к Есенину за его талант и немалый успех у женщин.)
 Первая попытка удавления не даёт ожидаемого результата. Петля ещё не до конца зажата. Есенину удаётся освободить на момент правую ладонь, хватить верёвку и оттянуть её на безопасное расстояние. Леонтьев же достаёт из кармана наган и, держа его за дуло, как молотком сильно бьёт Есенина рукояткой по правому предплечью, чтобы тот выпустил верёвку.
От получаемых резких ударов в голову и возникающих в их результате повреждений, Есенин ослабевает, а убийца-Блюмкин всё сильнее затягивает петлю. Ситуация становится критической после четвёртого, по меньшей мере, удара, который попадает в правое глазное яблоко жертвы. Чувствуя, что поэт уже не сопротивляется, Блюмкин бросает резкий приказ — Леонтьев перестаёт бить Есенина.
Есенин уже лишился сознания, но не выпускает верёвку, судорожно сжав правую ладонь. Сильно согнутые правая рука и правая ладонь закоченевают в таком положении. (Присутствующий на месте происшествия художник Василий Сварог, так интерпретировал ход действий: «Сначала была “удавка” — правой рукой Есенин пытался ослабить ее, так рука и закоченела в судороге. Голова была на подлокотнике дивана, когда Есенина ударили выше переносицы рукояткой нагана. Потом его закатали в ковер и хотели спустить с балкона, за углом ждала машина. Но балконная дверь не открывалась широко, оставили труп у балкона, на холоде. Пили, курили, вся эта грязь осталась...». В. Кузнецо в, Тайна гибели... См. также Тайна гибели Есенина; http://www.kp.ru/daily/23617.3/4710)
Убийца, по привычке, ещё раз затягивает петлю, чтобы убедиться в том, что жертва на самом деле мертва. (На этот факт неоднократно указывает Николай Браун-отец, имевший в то время определённый опыт санитара: «Когда тело поэта выносили из “Англетера”, мой отец первым взял его под плечи и заметил, что позвоночник у поэта был сломан, — голова почти отваливалась, — сломан, но не так, как бывает у висельников, а так, как будто ему сломали шею посредством удавки, специальным приёмом, каким, например, снимают часовых». Н. Браун, Есенин, казненный...
После этого Блюмкин ослабляет зажим, а безвольное тело сразу падает на подвальный пол. (Николай Браун-отец передал сыну, что: «Есенин, лежавший на полу, был в крупицах какой-то земли, которая была на его брюках, в частицах песка были его волосы. Когда я спросил отца, откуда же его принесли, он ответил: “Вероятно, с допроса...”». Н. Браун, Есенин, казненный ...)
Крайне возбуждённый Блюмкин вырывает из руки Леонтьева револьвер-молоток, подходит в телу поэта с его правой стороны, прицеливается в середину лба и стреляет в Есенина с близкой дистанции. Пуля проходит через череп вблизи правой брови. Очередная пуля попадает в нижнюю часть правого виска неподалёку от ушной раковины. Но могло быть и так, что после первого выстрела Блюмкин приказал своим помощникам положить тело Есенина на левом боку и только потом он дал револьвер Леонтьеву, чтобы тот выстрелил второй раз в поэта (На Николая Леонтьева, как второго убийцу, указал Виктор Кузнецов в интервью, взятым у него Инной Свеченовской. См. И. Свеченовская, Убийцы Сергея Есенина; http://www.esenin.net.ru) именно в указанное место.
Ещё в дополуночное время 27 декабря 1925 г. Блюмкин информирует по телефону Льва Троцкого о ситуации и о том, что Есенин мёртв, а документ не найден. Организатор убийства относится к событиям цинично и советует справляться с делом самому. Судьба поэта не имеет для него ни малейшего значения: его интересует только ненайденный документ. Палачи должны спешить, поэтому Блюмкин уже в мыслях выстаивает самоубийство Есенина путём выстрела в правый висок. Мучители опять завёртывают труп Есенина в гостиничное покрывало и возвращаются тайным переходом в гостиницу, а затем в пятый номер «Англетера».

Этап третий

Убийцы возвращаются в гостиницу. Уже пробила полночь. Они открывают номер Есенина оригинальным ключом. Зажигают свет. Развёртывают покрывало и выбрасывают на пол жестоко избитое мёртвое тело поэта. Блюмкин и его люди в спешке пытаются создать видимость самоубийства: сначала они выбирают вариант с выстрелом в правый висок, а потом — из-за окоченения тела, которое не поддавалось формированию даже под влиянием физического насилия — путём самоповешения на вертикальной отопительной трубе. После долгих усилий труп Есенина в конце концов удаётся повесить. Все действия, связанные с созданием видимости, якобы поэт повесился и уборкой номера, отнимают у мучителей около 2–3 часов. Ещё ночью палачи уходят из гостиницы.
Утром 28 декабря 1925 г. около 10 часов жена Георгия Устинова, Елизавета, пытается войти в комнату Есенина за самоваром, который остался у поэта вечером 27 декабря. Анна Яковлевна Рубинштейн, она же Анна Яковлева Устинова, она же Елизавета Устинова, владелица одной из ленинградских прачечных и ответственный секретарь газеты «Красная газета» в одном лице, уже давно имела прочные контакты с ОГПУ. Поэтому легко понять, почему именно ленинградская «Красная газета», в которой Рубинштейн-Устинова занимала ответственный пост, первой в стране опубликовала информацию о самоубийстве Сергея Есенина, не дождавшись ни экспертизы судебного медика, ни официального закрытия следствия. Не исключено, что Рубинштейн-Устинова знала, как и Лев Троцкий, о кончине поэта уже 27 декабря в дополуночное время, и поэтому она успела отредактировать сообщение о смерти Есенина и послать его в свою редакцию.
В гостинице появляется Вольф Эрлих. Вместе с Устиновой они стучатся в дверь 5 номера, но проживающий в нём поэт не отвечает. (Если согласиться с версией Виктора Кузнецова, Устинова и Эрлих начинают мистификационный спектакль, подготовленный заранее ОГПУ и неким товарищем П.П. Петровым. См. В. Кузнецов, Тайна гибели… (ч. 1, гл. V).
 «Обеспокоеные», они обращаются за помощью к коменданту-администратору гостиницы, Василию Назарову, который открывает комнату. Но Назаров не входит в номер, так как он хорошо знает, что ждёт его впереди. (Такого же мнения придерживается и Эдуард Хлысталов, который считает, что Назаров хорошо знал о висячем трупе Сергея Есенина на отопительной трубе в номере 5, но притворялся наивным, чтобы не давать показаний по данному делу. См. Э. Хлысталов, 13 уголовных дел Сергея Есенина, Москва, 2006, c. 95).
Около 10:30 обнаружен труп висельника. После окончания служебных действий на месте происшествия агентами Уголовного розыска I бригады города Ленинграда под руководством Фёдора Иванова, (Эту деталь установил Эдуард Хлысталов и мы приводим её по книге Виктора Кузнецова. Фёдор Иванов занимался самыми трудными видами преступлений, в том числе убийствами. А это значит, что с уже самого начала появилось подозрение в совершении убийства, если на место происшествия выслали оперативного сотрудника милиции. Неизвестно, однако, какие операционные и следственные действия выполнил Иванов на месте происшествия, ибо его протокол — если вообще он был составлен — пропал бесследно. См. В. Кузнецов, Тайна гибели... (ч. 1, гл. II) составления служебных бумаг участковым надзирателем Николаем Горбовым и подготовки фотографической документации Моисеем Наппельбаумом, в 16 часов тело Сергея Есенина милиционер Михаил Каменский отвозит в покойницкую Обуховской больницы с целью проведения вскрытия трупа.
Такой представляется трагическая цепь декабрьских событий. Она значительно отличается от версии, представленной Львом Троцким. Из исторического тумана выходят не только другие причины неожиданной кончины великого поэта, но также рисуются чёткие силуэты организатора и исполнителей отвратительного преступления. Как мы видим, демонтаж историко-биографического стереотипа совершается иногда нетрадиционными и сравнительно сложными путями, которые изображают кропотливую работу экспертов-криминалистов, судэкспертов и литературоведов. Это не чисто лингвистические и не чисто социолингвистические пути, но с ними сильно связанные. С помощью общего орудия, каким является слово, лица, проверяющие правду, смогут открыть историческую ложь и коварный стереотип заменить другим, но на этот раз — благородным, вписывающимся вполне в воображение о сверхвременной ценности, т.е. в стереотип о мученической смерти.

Резюме

В настоящей статье рассматривается литературный некролог Льва Троцкого, посвящённый памяти Сергея Есенина, как основной источник коварного стереотипа об обстоятельствах смерти русского поэта. Учитывая современное состояние знаний на тему трагических событий, какие имели место с 27 на 28 декабря 1925 г. в ленинградской гостинице «Англетер», мы располагаем сегодня сильными аргументами, позволяющими утверждать, что Сергей Есенин стал жертвой словесной манипуляции, созданной Львом Троцким в январе 1926 г. Явные следы этой манипуляции содержит его laudatio funebris, в котором рядом с поверхностной характеристикой творчества Есенина даётся оценка его позиции по отношению к большевистской революции. Троцкий в «Памяти Сергея Есенина» неоднократно подчеркивает, что Есенин не был поэтом революции и совершил самоубийство. Чтобы проверить историческую правду об обстоятельствах смерти русского поэта и провести демистификацию выступления Троцкого, автору пришлось реконструировать декабрьские события для получения крепких аргументов, позволяющих изменить закреплённый в сознании русских стереотип о самоубийстве Сергея Есенина, и указать на потенциального режиссёра кровавого спектакля, а также его исполнителей.

* LAUDATIO FUNEBRIS — надгробная речь (ср. рим.)