КЛЕЙНБОРТ Л. М. Встречи

PostDateIcon 03.02.2011 20:16  |  Печать
Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 
Просмотров: 6146

Л. М. Клейнборт

ВСТРЕЧИ

Издательская работа подвигалась трудно, — пишет о суриковцах Деев-Хомяковский, — Есенина волновало это обстоятельство. После ряда совещаний мы написали теплые письма известному критику Л. М. Клейнборту, приложив рукописи Есенина, Ширяевца и ряда других товарищей»1. С Ширяевцем, заброшенным в одну из наших дальних окраин, я уже состоял в переписке. О Есенине же я слышал в первый раз.
По совету С. Н. Кошкарова, у которого он жил, Есенин и сам переслал мне тетрадь своих стихов. Он писал мне, что родом он из деревни Рязанской губернии, что в Москве с 1912 года, работает в типографии Сытина; что начал он с частушек, затем перешел на стихи, которые печатал в 1914 году в журналах «Мирок» и «Проталинка». Позднее печатался в журнале «Млечный путь»2.
Когда возник «Друг народа» — двухнедельный журнал Суриковского кружка, С. Д. Фомин мне писал: «В редакционную комиссию избраны: Кошкаров, Деев, Фомин, Есенин, Щуренков и др.» Наконец в январе 1915 года я получил и первый номер журнала со стихотворением Есенина «Узоры».
Первое представление о Есенине связалось у меня, таким образом, с суриковцами. И не об одном Есенине. О Клюеве существует мнение, что до «Сосен перезвон» он не печатался; его же стихи либо устно, либо в списках переходили из местности в местность. Однако это не так. Клюев получил крещение там же, где Есенин, только пораньше, и не в «Друге народа», а в «Доле бедняка». Я напомнил как-то об этом самому Клюеву. Он смотрел на меня так, точно я о нем открывал ему вещи, которых он сам не знал… Ширяевец, в свою очередь, начинает с того, что вступает в Суриковский кружок. В том же «Друге народа» помещены и его стихи.
Ни стихов Клюева, ни стихов Ширяевца тех лет не выделишь из всей груды виршей, которыми заполнялись все эти издания. И то же должно сказать о тетради, присланной мне Есениным. Ничто, почти ничто еще не отличало его от поэтов-самоучек, певцов-горемык. Чтобы дать представление о ней, привожу одно из стихотворений. Речь в нем идет о девушках в светлицах, что вышивают ткани в годину уже начавшейся войны:

Нежный шелк выводит храброго героя,
Тот герой отважный — принц ее души.
Он лежит, сраженный в жаркой схватке боя,
И в узорах крови смяты камыши.

Кончены рисунки. Лампа догорает.
Девушка склонилась. Помутился взор.
Девушка тоскует. Девушка рыдает.
За окошком полночь чертит свой узор.

Траурные косы тучи разметали,
В пряди тонких локон впуталась луна.
В трепетном мерцанье, в белом покрывале
Девушка, как призрак, плачет у окна3.

Другие стихи были не лучше, например «Пороша», «Пасхальный благовест», «С добрым утром!», «Молитва матери», «Сиротка», «Воробышки»4. Без сомнения, лучшее из них было «Сыплет черемуха снегом…», напечатанное позднее в «Журнале для всех» (1915 г., N° 6)5, затем «Троицыно утро, утренний канон…»
— Лев Максимович? — обратился ко мне паренек, подходя со стороны калитки: совсем юный, в пиджаке, в серой рубахе с галстуком, узкоплечий, желтоволосый. Запахом ржи так и пахнуло от волос, остриженных в кружок.
— Есенин, — сказал он своим рязанским говорком.
Я сидел в саду своего загородного дома в Лесном. Тихие сумерки уже заволакивали и скамейку, на которой я сидел, и калитку, в которую он вошел. Но в воздухе, сухом и легком, ничто еще не сдавалось, и звонок был крик диких птиц где-то в высоте.
— Вы обо мне писали в «Северных записках»6.
Синие глаза, в которых было больше блеска, чем тепла, заулыбались.
Не успел он, однако, сесть, как откуда-то взялась моя собака, со звонким лаем кинувшаяся на него.
— Трезор! — прикрикнул я. Но это лишь раззадорило ее.
— Ничего, — сказал он, не тронувшись с места. Затем каким-то одним движением привлек собаку к себе…
— Собака не укусит человека напрасно.
Он знал, видимо, секрет, как подойти к собаке. Более того, он знал и секрет, как расположить к себе человека. Через короткое время он уже сидел со мной на балконе, тихий сельский мальчик, и спрашивал:
— Круглый год здесь живете?
— И зимой, и летом.   
— В городе-то душно уже.
Потом сочувственно:
— Житье здесь! Воздух легкий, цветочки распускаются.
Ему здесь все напоминало деревню.
— У нас теперь играют в орлянку, поют песни, бьются на кулачки.
Во всем, что он говорил, было какое-то неясное молодое чувство, смутная надежда на что-то, сливавшаяся с молодым воздухом лета…
Он рассказывал мне об Университете Шанявского, в котором учился уже полтора года, о суриковцах, о «Друге народа», о том, что он приехал в Петроград искать счастья в литературе.
— Кабы послал господь хорошего человека, — говорил он мне прощаясь.
Опять пришел… Принес несколько брошюр, только что вышедших в Москве,— сборничков поэтов из народа, отчеты Университета Шанявского и секций содействия устройству деревенских и фабричных театров, ряд анкет, заполненных писателями из народа. Принес и цикл своих стихов «Маковые побаски», затем «Русь», еще что-то…
Я передал часть из них М. К. Иорданской, ведавшей беллетристическим отделом в «Современном мире», часть Я. Л. Сакеру, редактору «Северных записок». Сказал об Есенине и М. А. Славинскому, секретарю «Вестника Европы», мнение которого имело вес и значение в журнале. «Северные записки» взяли все стихи, «Современный мир» — одно. Это сразу окрылило его…

Затеяв работу о читателе из народа*(*См. Л. Клейнборт. Русский читатель-рабочий. Ленинград, Изд. Губ. Проф. Совета, 1924.) — работу, опубликованную целиком уже в годы революции, — я разослал ряд анкет в культурно-просветительные организации, библиотеки, обслуживавшие фабрику и деревню, в кружки рабочей и крестьянской интеллигенции. Объектом моего внимания были по преимуществу Горький, Короленко, Лев Толстой, Глеб Успенский. Разумеется, я не мог не интересоваться, под каким углом зрения воспринимает этих авторов Есенин, и предложил ему изложить свои мысли на бумаге, что он и сделал отчасти у меня на глазах.
Он, без сомнения, уже тогда умел схватывать, обобщать то, что стояло в фокусе литературных интересов. Но читал он, в лучшем случае, беллетристов, И то, по-видимому, без системы. Так, Толстого он знал преимущественно по народным рассказам. Горького — по первым двум томам издания «Знания», Короленко — по таким вещам, как «Лес шумит», «Сон Макара», «В дурном обществе». Глеба Успенского знал «Власть земли», «Крестьянин и крестьянский труд». Еще хуже было то, что он не любил теорий, теоретических рассуждений.
— Люблю начитанных людей,— говаривал он, обозревая книжные богатства, накопленные на моих книжных полках.
А вслед за тем:
— Другого читаешь и думаешь: неужели в своем уме?
Он всем существом был против «умственности». Уже в силу этого моя просьба не могла быть ему по душе.
Однако он то и дело углублялся в сад, лежа на земле вверх грудью то с томом Успенского, то с томом Короленко. За ним бежал Трезор, с которым он был уже в дружбе. Правда, пишущим я его не видел. Все же он мне принес наконец рукопись в десять — двенадцать страниц в четвертую долю листа…

Писал же он вот что.
О Горьком он отзывался как о писателе, которого не забудет народ. Но в то же время убеждения, проходившего через писания многих и многих из моих корреспондентов, что Горький человек свой, родной человек, здесь не было и следа. В отзыве бросалась в глаза сдержанность. Так как знал он лить произведения, относящиеся к первому периоду деятельности Горького, то писал он лишь об их героях — босяках. По его мнению, самый тип этот возможен был «лишь в городе, где нет простору человеческой воле». Посмотрите на народ, переселившийся в город, писал он. Разве не о разложении говорит все то, что описывает Горький? Зло и гибель именно там, где дыхание каменного города. Здесь нет зари, по его мнению. В деревне же это невозможно.
Из произведений Короленко Есенину пришлись по душе «За иконой» и «Река играет», прочитанные им, между прочим, по моему указанию. «Река играет» привела его в восторг. «Никто, кажется, не написал таких простых слов о мужике»,— писал он. Короленко стал ему близок «как психолог души народа», «как народный богоискатель».
В Толстом Есенину было ближе всего отношение к земле. То, что он звал жить в общении с природой. Что его особенно захватывало — это «превосходство земледельческой работы над другими», которое проповедовал Толстой, — религиозный смысл этой работы. Ведь этим самым Толстой сводил счеты с городской культурой. И взгляд Толстого глубоко привлекал Есенина. Однако вместе с тем чувствовалось, что Толстой для него барин, что какое-то расхождение для него с писателем кардинально. Но оригинальнее всего он отозвался об Успенском. По самому воспроизведению деревни он выделял Успенского из группы разночинцев-народников. Как сын деревни, вынесший долю крестьянина на своих плечах, он утверждал, что подлинных крестьян у них нет, что это воображаемые крестьяне. В писаниях их есть фальшь. Вот у Успенского он не видел этой фальши. Особенно пришелся ему по вкусу образ Ивана Босых…7

ПРИМЕЧАНИЯ

Клейнборт Лев Максимович (1875—1950) — литературный критик, публицист.
Воспоминания Клейнборта публикуются впервые, по авторизованной машинописи, хранящейся в Государственном литературном музее. Написаны в 1926 году. Печатаются с сокращениями.
1. Автор неточно цитирует статью Г. Деева-Хомяковского «Правда о Есенине» (журнал «На литературном посту», М., 1926, № 4). См. стр. 105 настоящего сборника.
2. Ни тетрадь со стихотворениями Есенина, ни его письмо к Л. М. Клейнборту до настоящего времени не разысканы.
3. Из стихотворения «Узоры» (I, 112).
4. Имеется в виду стихотворение «Поет зима — аукает…» (I, 57). Под названием «Воробышки» оно было опубликовано в журнале «Мирок», М., 1914, № 2, февраль.
5. Стихотворение «Сыплет черемуха снегом…» (I, 62) было опубликовано не в «Журнале для всех», а в «Ежемесячном журнале», П., 1915, № 6, июнь.
6. Видимо, речь идет о статье Л. Клейнборта «Печатные органы интеллигенции из народа», помещенной в журнале «Северные записки», П., 1915, № 78, июль-август. Поскольку Есенина летом 1915 года в Петрограде не было (он уехал в конце апреля, а вернулся в конце сентября — начале октября), встреча с Клейнбортом не могла состояться раньше осени. При этом вызывает сомнение сообщение мемуариста о том, что он рекомендовал стихи Есенина в «Северные записки». В этом журнале, кстати в том же номере, что и статья Клейнборта, уже была напечатана «Русь» Есенина.
7. Из этих записей Есенина сохранился только один (шестой) лист, посвященный Г. Успенскому (V, 62). Этот отрывок в целом совпадает с пересказом Клейнборта.


«Воспоминания о Сергее Есенине». Сборник. Под ред. Ю. Л. Прокушева
М.: «Московский рабочий», 1965. с. 131-136

Social Like