КРАЛИН М. М. Как убивали «ДОМ ПОЭТА»

PostDateIcon 04.11.2011 18:59  |  Печать
Рейтинг:   / 2
ПлохоОтлично 
Просмотров: 6411

Как убивали «ДОМ ПОЭТА»
(по личным впечатлениям)

Для начала (или в качестве эпиграфа) приведу стихотворение моего любимого поэта Анны Ахматовой:

Александр у Фив

Наверно, страшен был и грозен юный царь,
Когда он произнёс: «Ты уничтожишь Фивы».
И старый вождь узрел тот город горделивый,
Каким он знал его ещё когда-то встарь.
Всё, всё предать огню! И царь перечислял
И башни, и врата, и храмы — чудо света,
Как будто для него уже иссякла Лета,
Но вдруг задумался и, просветлев, сказал:
«Ты только присмотри, чтоб цел был Дом Поэта».

Октябрь 1961
Ленинград. Больница в Гавани

Биографическая легенда гласит, что Александр Македонский, разорив в 335 г. до основания г. Фивы, оставил в неприкосновенности лишь дом древнегреческого поэта Пиндара (ок. 518-442 или 438 до н.э.)

Итак…
18 марта 1987 года. В СССР широко отмечают День Парижской Коммуны.
И как же отметили этот международный праздник в Ленинграде?
Я тогда работал в Научно-исследовательском отделе ЛГИТМиК, который располагается в бывшем Зубовском особняке по адресу: Исаакиевская пл., д. 5.
В тот день НИО почему-то не работал, и уже в 10 часов утра я был отпущен на свободу.
Когда переходил Исаакиевскую площадь, увидел большое скопление народу, в основном, молодёжи. Пройдя сквозь толпу, увидел забор перед зданием гостиницы «Англетер», сплошь увешенный лозунгами и плакатами. И портретами Сергея Есенина. Ознакомившись с содержанием плакатов, узнал, что собираются рушить «Англетер» и что молодёжь города Ленина вышла на защиту Дома Поэта.
Почему, кстати, тогдашние власти нацелились именно на «Англетер»? Почему это событие вызвало такой взрыв возмущения среди народа?
Конечно, дело не в исторической ценности самой гостиницы. Дело в том, что «Англетер» НАМЕРТВО связан с памятью о великом русском поэте Сергее Александровиче Есенине.
В Ленинграде не так уж много мемориальных мест, связанных с именем поэта. до сих пор нет музея в квартире на Литейном, где он жил с Зинаидой Райх.
А в «Англетере» Сергей Есенин останавливался во время своего бурного и трагического романа с Айседорой Дункан. Вероятно, именно поэтому эта гостиница, этот 5-й номер были ему особенно дороги.
Здесь 27 декабря 1925 года оборвалась его короткая, но такая яркая жизнь.
Вот почему именно этот дом принято считать «Домом Поэта», вот почему кто-то так страстно захотел его уничтожить.
Уничтожить саму ПАМЯТЬ о ВЕЛИКОМ ПОЭТЕ.
На уничтожение были брошены немалые силы из числа партийной элиты (включая будущего губернатора Санкт-Петербурга Валентину Ивановну Матвиенко), бульдозеры, милиция.
А молодёжь (в основном, это были студенты из Университета и Герценовского института) до последнего не верила, что на их глазах может совершиться этот дикий произвол.
Представляете картину? Страшный скрежет: бульдозеры вгрызаются в основание старинного здания, пыль столбом, вот оно уже закачалось, и вдруг мы видим, что в разбитых окнах на одном из верхних этажей показываются молодые люди…
Живое оцепление из молодых милиционеров… При мне один из студентов спросил одного из молоденьких мальчиков в милицейской форме: «То же вы делаете? Ведь там же погиб Есенин», на что этот мильтончик ответил: «А что? Я из Рязани, я вашего Ясенина и не знаю…»
Я читал студентам стихотворение Ахматовой «Памяти Сергея Есенина»:

Так просто можно жизнь покинуть эту:
Бездумно и безвольно догореть…
Но не дано российскому поэту
Такою светлой смертью умереть.

Всего верней свинец душе крылатой
Небесные откроет рубежи
Иль хриплый ужас лапою косматой
Из сердца, как из губки, выжмет жизнь…

Едва я успел дочитать до конца, как раздался страшный грохот, и «Англетера» не стало.
В одну минуту доверие, которое я только что видел в лазах моих слушателей, сменилось холодным ужасом…
Вопрос и до сих пор остаётся открытым: какую цель преследовали власть имущие, уничтожая добротное старинное здание гостиницы «Англетер»? Тогда многие думали: идеологическую цель уничтожить, вытравить память о великом национальном поэте. Так поначалу думал и я, и эту мысль выразил в стихотворении «Реквием «Англетеру». Это стихотворение было взято на вооружение группой «Спасение» и вывешивалось на щитах группы, наряду с другими обвинительными документами.
Но я не имел никаких личных контактов с этой группой, даже не могу сказать, каким образом у Алексея Ковалёва оказался текст моего стихотворения. Я всегда действовал в одиночку, не то чтобы сознательно, а просто мне и в голову не приходило с кем-то группироваться.
На следующий день после гибели «Англетера» в газете «Вечерний Ленинград» появился фельетон «Мальчики с Исаакиевской». Его автором был влиятельный литературный критик, партийный функционер Дмитрий Терентьевич Хренков. О чём же сетовал Хренков в своей гнусной статейке? Он осуждал «беспокойных мальчиков» за то, что они, своей не санкционированной сходкой вытоптали траву (или цветы, хотя какие цветы в марте?).
Помню, как эта статья меня тогда взбесила!
И я, будучи, как и все тогда, очень наивным, пошёл на нашу почту и отбил длинную телеграмму, адресованную Раисе Максимовне Горбачёвой, стоявшей тогда во главе Фонда Культуры. Смысл телеграммы был в том, что надо укрепить пошатнувшуюся веру путём созидания, а не разрушения. Точного текста не помню, но помню, что телеграмма состояла из 200 слов. И что же? Ответа, разумеется, не последовало. Вернее, ответ был, да ещё какой!
Когда вечером я подошёл к той же самой почте, чтобы узнать, нет  ли ответа, увидел на дверях замок и при нём объявление: «Почта закрыта в связи с обрывом кабеля».
Надо признаться, что никогда ранее я не чувствовал за собой такой слежки, как во время расследования истории с «Англетером». Я консультировался по домашнему телефону с женой известного артиста Владимира Андреевича Ларионова, Галиной, архитектором по профессии. И она мне доказала, что никакого смысла в сносе гостиницы не было, что здание было ещё вполне пригодным для эксплуатации и простояло бы ещё много лет, если бы… Тут телефон обычно выключался или в наш разговор вклинивались какие-то посторонние голоса…
Хотя… я уже тогда догадался о том, что главной движущей силой этой преступной акции был фактор сугубо экономический, а отнюдь не идеологический. Тогда в результате  этих выводов у меня родилось стихотворение, которое воспроизвожу сейчас по памяти:

Вот «демократии» нагляднейший пример:
Разрушен «Англетер», а в кресле тот же мэр,

И тридцать тысяч подписей горячих
Не в силах депутата раскулачить.

А где поэт страдал, зияет пустота,
Архангелы трубят в небесные врата.

Что будет здесь взведён шикарнейший кабак,
Где помянут его и финн, и австрияк.
………………………..

Со своим «досье» я поехал в Москву, так как понял, что в Ленинграде мои материалы никто не опубликует.
В Москве у меня к тому времени были добрые знакомые, которые, как мне казалось, помогут.
Вначале я отправился к Ларисе Николаевне Васильевой, которую я знал как очень активную женщину, не только прекрасную поэтессу, но и общественную деятельницу. Лариса Николаевна сочувственно отнеслась к моим материалам и тут же позвонила «Куне» (то есть Станиславу Юрьевичу Куняеву). Тогда они были близкими по духу людьми. Но Куняев не захотел меня принять и «отфутболил» к своему другу — Юрию Александровичу Паркаеву, которого я лично до тех дней не знал.
Ю. А. Паркаев сразу согласился меня принять у себя в квартире в Староконюшенном переулке, где у него был устроен прекрасный домашний музей Сергея Есенина.
Юрий Александрович оказался удивительно добрым и отзывчивым человеком. У него в гостях я провёл немало интересных для меня часов. Он при мне снял трубку и стал звонить в редакцию самого популярного в ту пору журнала «Огонёк» «самому» Феликсу Медведеву, автору многих сенсационных публикаций, связанных, в основном. с эмигрантской литературой. Паркаев рассказал о моих материалах, о том, что сам он незадолго до этого ездил в Ленинград, побывал в «Англетере» и сделал много фотографий, в том числе и того самого «пятого номера», в котором произошла трагедия.
Медведев ответствовал, что всё это «очень интересно», что он обязательно и непременно пришлёт курьера из редакции и мой материал будет «обязательно опубликован».
Никого он не прислал. Не нужны оказались эти материалы «Огоньку» Виталия Коротича, журналу, который целенаправленно проводил тогда антирусскую политику.
И все мои хлопоты кончились… ничем. И пришлось, не солоно хлебавши, возвращаться в мой Ленинград. И в заключение последний штрих.
Платформа была до отказа заполнена народом. Билетов я достать не смог, а на следующий день обязан был явиться на работу в свой НИО.
Я просочился сквозь толпу на платформе, подошёл к одному из проводников и стал ему объяснять, что у меня в Москве было важное дело («ездил защищать Есенина») и что мне необходимо вовремя приехать в Питер. Проводник, человек уже пожилой, молча меня слушал, ничего не говоря в ответ. Желающих уехать рядом было много. И вдруг, когда поезд тронулся, этот человек, пожилой проводник, схватил меня за руку и буквально втащил в тамбур. Ехать мне пришлось на третьей полке, но я так был тогда нервно измотан, что спал эту ночь беспробудно…

Михаил Михайлович КРАЛИН, 1948 г.р. Член Союза писателей России.

Мой первый отклик на убийство «Англетера»

Наконец-то нашлась папка, где мною были собраны «свидетельства очевидца» разрушения Дома Поэта.
Хорошо сознаю, что в стихотворении проявилась в полную меру моя наивность, моя, так сказать, политическая незрелость, моя вера в ту власть, при которой мы тогда жили и работали. Надеюсь, читатели, умудрённые сложными годами «перестройки», поймут и простят меня. Я рассматриваю это стихотворение просто как ДОКУМЕНТ ЭПОХИ, не более, но и не менее того.

* * *
О, проклятое быдло духа!
Вы, кастраты на оба уха!
Геростраты авангардизма,
Не достойные коммунизма!

Под обломками «Англетера»
Похоронена детская вера
В наши мирные переговоры,
Вы, себя обобравшие воры!

Осквернители праха поэта,
Вы попрятались в кабинетах,
Побоялись выйти к народу,
Опозорили вы свободу.

Вы живого в петлю загнали,
Но и мёртвый поэт вам страшен.
Что ж, сегодня — победа ваша,
Вы глумились, а мы рыдали.

Но в священном союзе с нами
Пушкин, Блок, Твардовский, Есенин.
Революции чистое пламя,
Что берёг, как святыню, Ленин,
Разгорается с новой страстью,
Разожжённой советской властью.

Как бы рад был Сергей Есенин,
Если б видел младое племя
Перед гибнущим «Англетером»,
Он бы первый своим примером
Показал бы, как защищаться…
Но за ним не могут угнаться
Никакие мелкие бесы,
Он парит над Рязанским лесом,
И душа его молодая,
Ненавидя, скорбя, страдая,
Вечно в наших рядах пребудет.
Только свистнет — и вас не будет.

18 марта 1987

Памяти 18 марта 1987 года

Как убивали «Англетер»,
Как дом его ломали.
Мы тот предательский маневр
Прекрасно понимали.
Но как нам было защитить
Злосчастный пятый номер,
Где оборвалась жизни нить,
Где ты насильно помер?

Я помню этот синий день,
Парижский день Коммуны:
Кровавая ложилась тень
На тех, кто были юны.

Но цепь держали пацаны
В ментовских спецобносках,
С утра накачены. пьяны,
С дубинками в присосках.

— Ты, паренёк, откуда сам,
С каких краёв свалился?
— А из Рязанских, сам с усам,
Хотя ещё не брился.
Чаво вы это тут сошлись
Как на какую сходку?
Есенин? Не слыхал ни в жысть,
Не дашь, отец, на водку?
Горит душа, «Опохмелись!» —
приказывает леший,
а то хоть стой. хоть застрелись,
хоть этих педов вешай!

Но тут раздался страшный треск,
И «Англетер» распался,
И сатанинской рожи блеск
Над пылью рассиялся…

Стоял Исакий и скорбел,
И плакали ребята,
И тихо Ангел в дудку пел.
Как пел поэт когда-то…

Нет, мы запомним этот день:
УБИЛИ ДОМ ПОЭТА,
И вспомним Македонца тень,
Губителя полсвета.
Но он поэта пощадил,
Поскольку был Великим,
А Мишка-Каин дом убил,
Иуда пятноликий.

Тогда очнулись, наконец.
Прозревшие мальчишки:
КОГДА НАВЕРХ ВЗНЕСЁН ПОДЛЕЦ,
ПОДЛЫ ЕГО ДЕЛИШКИ.
Вовек свободы не видать,
Ни дна вам, ни покрышки.
А кровь Поэта не убрать
С позорной гроба крышки!

Реквием «Англетеру»

Чёрное дело свершилось.
Чёрный пришёл человек.
Зеркало снова разбилось.
Кровью окрасился снег.

Облако к небу взметнулось
Пыли священной веков.
Сердце толпы содрогнулось,
Щерились морды врагов.

Чёрное дело свершилось.
Чёрный тебе отомстил.
О, не надейтесь на милость
Тех, кто поэта убил.

Раньше стреляли в поэтов,
Ныне крушат их дома.
Как же молчать нам про это,
Как же не крикнуть: «Чума

Всем осквернителям праха,
В память метнувшим топор.
Вам — всенародная плаха,
Вам — всенародный позор!»

Social Like