Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58550824
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
3833
16647
20480
56248947
604646
1020655

Сегодня: Март 19, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

АСТАФЬЕВ Н. Последняя осень Сергея Есенина

PostDateIcon 08.01.2017 13:24  |  Печать
Рейтинг:   / 6
ПлохоОтлично 
Просмотров: 5787

ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА
(аргументы против мифа о самоубийстве поэта)

1

esenin 07     В литературе о трагической гибели Сергея Есенина, произошедшей 27 декабря 1925 года в ленинградской гостинице «Англетер», сталкиваются два противоборствующих подхода.
     С одной стороны, продолжают публиковаться материалы, впитавшие сведения предшественников, сознательно или бессознательно тиражирующие когда-то и кем-то допущенные ошибки и заблуждения, в которых зачастую обнаруживаются сногсшибательные «версии» и претензии на «новое слово». С другой стороны, всё больше преобладает стремление системно и логически обосновать несостоятельность ряда укоренившихся взглядов, лежащих в основе представлений о последних годах и месяцах жизни Есенина. Для этого всё чаще привлекаются научные доводы, подкрепляемые серьёзной аргументацией. Они-то, как мне кажется, в конце концов, и обеспечат торжество справедливости и очищение светлого имени Сергея Есенина от клейма самоубийцы.
     В качестве негативного примера невольно вспоминается недавно вышедшая «книга-сенсация» Татьяны Андреевой из Ижевска («Как был убит Сергей Есенин. Новые неизвестные факты». Москва: ООО «ИПЦ «Маска», 2016), которая пестрит безапелляционными заявлениями, типа: «я считаю…», «я думаю…», «я уверена…».
     Достаточно заглянуть в неряшливо и наспех составленную «краткую библиографию» на стр. 179 (в Содержании, кстати, ошибочно напечатано: «Краткая биография»), чтобы понять, откуда автором в основном черпалась вся эта обширная и пёстрая информация. Она бралась, преимущественно, из интернет-источников Wikipedia «Сталин» и www.esenin.ru, где сосредоточены противоречивые, но порою весьма ценные материалы сотен авторов, работы которых Т. Андреева зачастую использовала для написания собственной книги без необходимых при этом корректных ссылок, что вызывает смешанные чувства горечи и недоумения.
     Упомянутую книгу отличает удивительный полёт фантазии и досадные небрежности. Владислава Ходасевича, к примеру, она почему-то именует Владимиром (стр. 5). Обильно используя материалы «уважаемого ею Виктора Кузнецова, благодаря которому она разгадала тайну гибели поэта» (стр. 14), Т. Андреева, тем не менее, не утруждает себя уважительно излагать фрагменты его главной книги «Сергей Есенин. Казнь после убийства» (Санкт-Петербург — Москва, Издательский Дом «Нева», 2005), созданной на основе серьёзного изучения архивных материалов. В результате неточно использованные Т. Андреевой сведения дискредитируют В.И. Кузнецова, как добросовестного исследователя. К примеру, на стр.78 Т. Андреева приводит «одно очень интересное стихотворение» Михаила Фромана («28 декабря 1925 г.»), посвящённое Вольфу Эрлиху, хотя в книге В. Кузнецова на стр. 124 речь идёт не обо всём стихотворении, а всего лишь о его четырёх строфах из двенадцати.
     Татьяне Андреевой следовало бы более чётко отделить явную компиляцию от собственных взглядов, которые, строго говоря, и обязан защищать копирайт. Увлечённо рассуждая, как о своём собственном открытии, о так называемом «сталинском следе» в гибели Есенина, о причастности к ней помимо Иосифа Сталина, Сергея Кирова, Всеволода Иванова, Михаила Фромана, Вольфа Эрлиха, и ряда других лиц, Татьяну Андрееву то и дело захлёстывают эмоции, которые мешают ей объективно расследовать и без неё запутанное дело о смерти поэта.
     Для неискушённого читателя подобное расследование создаёт иллюзию обретения истины в последней инстанции, но даже посвящённым во всю сложность исследуемой проблемы ясно, что в гибели Есенина, далеко не всё так очевидно, и систему выдвигаемых доказательств надо выстраивать не на домыслах, а на серьёзно аргументированных фактах.
     Антиподом упомянутой книги мне представляется интереснейший труд Валерия Мешкова (Евпатория), который издал книгу «Убийство Есенина — преступление государства. Сергей Есенин: крымские страницы» (Симферополь, «Бизнес-Информ», 2013). Автору присущи гражданская смелость, высокое чувство ответственности за свои выводы, именно этим она и привлекает вдумчивого читателя. Для этой книги присущи системный подход, научные принципы исследования документов, пристальное внимание к деталям, подробностям, которые, как правило, ускользают от массового читателя. Автор ратует за «экономию мышления» в «Деле Есенина» и призывает избавляться от словоблудия.
     Свою позицию В.А. Мешков излагает достаточно просто и убедительно: «Существуют множество публикаций и книг, где авторы выдвигают свои версии того, как происходило убийство поэта, кто были убийцы, кто заказчики и т. п. Обычно это не более чем такое же «жёлтое чтиво», ничем не лучшее «доказательств» версии самоубийства, которая обосновывается только тем, что оформлена, как официальные документы.
     Как в этом случае нам может помочь наука, как обеспечит она экономию мышления? Чрезвычайно просто, — считает В.А. Мешков, — достаточно доказать несостоятельность официальной версии самоубийства» (стр. 36).
     Этому и посвящена его книга, где можно встретить расчёты и графики, а также примеры системного анализа, которые убеждают в главном: убийство Есенина является преступлением государства, и это преступление не раскрыто до сих пор только потому, что его вольно или невольно покрывают люди, воспитанные в условиях сталинского режима, к числу которых автор относит и недавно скончавшегося «главного есениноведа страны» Ю.Л. Прокушева.
     В своей работе В.А. Мешков впервые всесторонне изучил «сталинский след» в обстоятельствах гибели поэта и привёл свыше шестидесяти признаков преступных и незаконных действий в «Деле Есенина», в числе которых, особо важно упомянуть следующие: «Фактически весь советский и постсоветский период проводится клеветническая государственная информационная политика в отношении Есенина… Всячески скрывается и замалчивается роль чекистов, руководства и членов партии в слежке, травле и надзоре за Есениным (до сего времени)».
     Автор не без основания предлагает провести аналогичную работу сторонникам версии самоубийства поэта во главе со старшим советником юстиции Н.Н. Дедовым и собрать воедино признаки соблюдения законности в «Деле Есенина», заведомо понимая, что версия убийства поэта более убедительна и обоснованна.
     Здесь же следует вспомнить о фундаментальном труде Виктора Фомина (Воронеж) «Сергей Есенин. Обстоятельства гибели», начатом в 1987-м и завершённом лишь в 2010 году. По словам племянницы поэта Светланы Петровны Есениной, он явился «первым в истории есениноведения документом, выражающим позицию адвоката», взявшегося защищать честь и достоинство Сергея Александровича Есенина, в адрес которого государством было выдвинуто обвинение в самоубийстве.
     С этой уникальной работой можно ознакомиться на сайте www.esenin.ru в разделе «Гибель поэта». Однако В.К. Фомин сразу предупреждает, что его работа не является лёгким для чтения художественным произведением, и по своему содержанию представляет собой аналитическо-правовое, литературное исследование, которое имеет своей основной целью анализ и оценку обстоятельств гибели Есенина.
     Автор книги обратился к классической криминалистике дореволюционного периода России, активно и эффективно применявшей метод «подетального разложения». Этот метод (теперь — почти забытый) позволял практически безошибочно устанавливать действительные обстоятельства тех или иных событий, создавая уверенность в том, что применение этого метода поможет непредвзятому следствию в «деле» по факту гибели С.А. Есенина.
     Подводя итоги своего многолетнего труда, В.К. Фомин акцентировал внимание на противоправности действий и заведомой «ошибочности» заключения судебно-медицинского эксперта А.Г. Гиляревского, явившихся первопричиной общего нелегитимного отношения к установлению действительных обстоятельств гибели поэта.
     Автором исследования особо подчёркнуто, что «софизм Гиляревского» являлся (и ещё является) средством и формой сокрытия убийства великого русского поэта — Сергея Александровича Есенина, произошедшего 27 декабря 1925 года, а не 28 декабря 1925 года, как нам напоминает мемориальная доска, посвящённая трагической гибели поэта в гостинице «Англетер». По мнению адвоката Фомина, вывод о смерти С.А. Есенина, «через повешение», несмотря на кажущуюся очевидность, мог бы быть установлен или отвергнут только следственным путём и только на основе совокупности доказательств, но не единственным, при этом противоправным «умозаключением» А.Г. Гиляревского.
     В резюме своего исследования, православный адвокат В.К. Фомин констатировал, что прокуратура своим «безучастным созерцанием» создала прецедент, при котором «общественная структура (писательская комиссия Ю.Л. Прокушева) фактически подменила собою всю систему расследования уголовных дел и правосудия, благодаря чему отдалила утверждение истины.
     Автор труда заострил внимание на том, что «несправедливо и недопустимо для профессионалов голословно утверждать, что якобы «каких-либо вновь открывшихся обстоятельств, подлежащих проверке следственным путём, не установлено», и официально заявил, всё, что изложено в настоящем исследовании, и есть вновь открывшиеся обстоятельства».

2

Astafjev     Работая над книгой «Трагедия в «Англетере»: действующие лица и исполнители». (Библиотека журнала «Невский Альманах», НППЛ «Родные просторы», Санкт-Петербург, 2016), (электронная версия, соответствующая журнальному варианту книги, выставлена на сайте www.esenin.ru в разделе «Гибель поэта»), я сосредоточил внимание на проверке исторической достоверности первичных документов, лежащих в основе так называемого «Дела № 89 о самоубийстве поэта Сергея Александровича Есенина». Это «дело» в 1925-1926 годах курировала помощник губернского прокурора по 1-му участку города Ленинграда М.К. Вальяно, а народный следователь Д.И. Бродский 23.01.1926 г. вынес по нему постановление «о прекращении дознания за отсутствием состава преступления», после чего материалы дела спешно (не прошло и месяца!) были отправлены в московский музей (!) Есенина, который вскоре тихо закрыли.
     Меня заинтересовали, прежде всего, две телеграммы [Есенина Эрлиху от 7.12.1925 г. (Немедленно найди две три комнаты 20 числах перезжаю жить Ленинград телеграфируй — Есенин) и Эрлиха Есенину от 16.12.1925 г. («Приезжай ко мне устрою — Эрлих»)], которые предшествовали последнему приезду Сергея Есенина в Ленинград, две недатированные записки, одна из которых (о вещах и гостинице: «ВоВа Захвати / Вещи ко мне в / Гостиницу /С.Есенин») косвенно фигурировала в «Протоколе опроса Эрлиха Вольфа Иосифовича о самоубийстве С.А. Есенина. 1925, декабря 28, 2 лл. (№ 43)», а другая (о ресторане: «Вова я поехал / в ресторан / Михайлова что ли / или Федорова / Жду тебя там / Сергей») упоминалась в ранних и поздних мемуарах В. Эрлиха. Обе изученные записки хранятся в ИРЛИ РАН [первая записка: Ф.697, оп.1, ед.хр.32; вторая записка: Ф.817, оп.1, ед.хр.30].
     Упомянутые записки противоречат друг другу и оказываются несовместимы во времени. Точно также оказались несовместимы и две доверенности на получение денег, выданных Есениным Эрлиху. Указанную денежную сумму (640 рублей) Василий Наседкин в первой половине дня 24 декабря 1925 года (с 10-00 до 15-00 — время работы банков) срочно перевёл по телеграфу из Москвы в Ленинград на имя Сергея Есенина в 14-е почтово-телеграфное отделение по адресу проживания Вольфа Эрлиха.
     Первая денежная доверенность, написанная рукою Сергея Есенина на имя гражданина Эрлиха, впоследствии по каким-то причинам была разорвана, но обрывки её сохранились в РГАЛИ (Ф.190, оп.2., ед.хр.30) и были обнаружены следователем по особо важным делам Э.А. Хлысталовым. К сожалению, упомянутые обрывки этой доверенности до сих пор должным образом не изучены и где они сейчас хранятся — неизвестно.
     Вторая денежная доверенность на сумму 640 рублей, написанная рукою Вольфа Эрлиха 27 декабря 1925 года, с неадекватной подписью Есенина, зафиксированная в протоколе опроса Эрлиха в качестве есенинской, как выяснилось, оказалась фальшивкой, ибо не заверялась в милиции, где её должны были скрепить гербовой печатью. Заверял подпись Есенина на ней секретарь Ленинградского отделения Всероссийского союза поэтов М.А. Фроман (Фракман), который не имел права ставить печать ВСП на доверенности для получения денежного перевода. Она хранится в ИМЛИ (Ф.32, оп.2, ед.хр.38).
     Мне удалось выяснить, что лист для второй доверенности был вырван 27 декабря 1925 года из осенне-зимнего блокнота, где Есениным были записаны последние поэтические шедевры, включая, как уверял в своих ранних мемуарах Вольф Эрлих, и стихотворение «До свиданья…», написанное (будто бы ввиду отсутствия чернил) кровью и якобы посвящённое лично ему. Недатированное стихотворение будто бы было вырвано Есениным из блокнота, о чём сначала упомянула в своих мемуарах от 3 января 1926 года Е. Устинова, а затем и В. Эрлих в своих ранних мемуарах «Четыре дня» от 28 декабря 1926 года, написанных в Москве под редакцией В.И. Вольпина. Чуть раньше, однако, В. Эрлих, рассказывая об этом П. Лукницкому, о каком-либо блокноте при передаче ему стихотворения С.Есениным, не упоминал. Оно было извлечено и передано Есениным Эрлиху из кармана своего пиджака в карман пиджака Эрлиха.
     Под печально известным стихотворением стояли инициалы «С.Е». Ни в одном из протоколов опроса об этом стихотворении не упоминалось, но именно оно с декабря 1925 года стало почему-то именоваться «предсмертным». Однако в более поздних мемуарах, завершённых в январе 1929 года и вышедших в 1930 году «Право на песнь» В. Эрлих уже не утверждал, что данное стихотворение Есениным посвящалось именно ему. Исчезли и присутствующие в ранних мемуарах сведения о том, что В. Эрлих 27 декабря 1925 года после 14-00 уходил заверять единственную и только созданную денежную доверенность к М. Фроману, что противоречило сведениям, зафиксированным в протоколе опроса свидетеля Г. Устинова от 28.12.1925 г. Заверял В. Эрлих, как выяснилось, вторую денежную доверенность поздно вечером на квартире у М. Фромана, где оставался ночевать, а утром ни на какую почту не ходил.
     Сравнение двух записок, абсолютно разных по содержанию, убеждало: и та, и другая использовались с определённой целью. Одна фигурировала в протоколе опроса Эрлиха, а другая всплыла в его «мемуарах». Первая (о вещах и гостинице) была фальшива по своей сути, и скорее всего не принадлежит руке Есенина. Написанная на обороте накладной квитанции № 5976 записка позволяет утверждать, что Эрлих знал, в какую именно гостиницу, якобы по своему разумению, отправился Есенин. При этом в протоколе опроса Вольфа Эрлиха название гостиницы почему-то ни разу не упоминалось, как не упоминалось в ней и о том, оставлял ли Есенин у Эрлиха, приехав к нему рано утром 24 декабря с Октябрьского (ныне Московского) вокзала, на квартире какие-либо вещи.
     Из протокола опроса Вольфа Эрлиха также известно, что именно он «телеграфно предложил» Сергею Есенину приехать к нему на квартиру, однако об этом факте в его мемуарах не говорится ни слова. Содержание текста копии телеграммы известно благодаря ссылке на архивный источник, а сама копия хранится в ГЛМ г. Москвы (Ф.4, оп.1, ед.хр.165).
     Все мемуаристы пытаются уверить нас, что Есенин с вокзала в четверг 24 декабря 1925 года заезжал к Эрлиху на единственном извозчике, что вызывает большие сомнения. Во всяком случае, от Софьи Андреевны Толстой-Есениной на вокзал из Померанцева переулка, 3 в Москве он уезжал вечером 23 декабря на двух извозчиках в сопровождении двоюродного брата Ильи, и у них с собою было 5 чемоданов. Прощаясь на вокзале, Есенин успел передать Василию Наседкину записку, согласно которой поэт просил выделить 50 рублей из 750-ти, причитающихся ему по госиздатовскому чеку, двоюродному брату Илье в знак благодарности за оказанную помощь. По воспоминаниям самого Наседкина Есенин уезжал в Ленинград практически без денег и очень в них нуждался.
     В так называемом «письме В. Эрлиха В. Вольпину из Ленинграда», ещё не превращённом в «ранние мемуары», первый утверждал, что встретился в «Англетере» с Есениным, «когда ещё не было часу» (12-45).
     Приехал Эрлих к нему якобы на извозчике, которого де Есенин сразу же отправил за ним, только-только приехав устраиваться в «Англетер». Перед этим Есенин якобы успел заглянуть мимоходом в бывший закусочный ресторан Фёдорова [ул. Пролеткульта, (ныне — Малая Садовая), 8], который оказался «заперт».
     По воспоминаниям Эрлиха «есенинский» извозчик прождал его у подъезда дома (ул. Восстания, 33/29) около часу (до 12-15). В таком случае, к подъезду он должен был подъехать где-то в начале двенадцатого (11-15). С учётом времени, необходимого для проезда от «Англетера» до дома Эрлиха (0-30), «есенинский» извозчик должен был выехать из гостиницы «Англетер» не позднее 10-45, что совершенно нереально, ибо в это время Есенин только-только прибыл в Ленинград и должен был, согласно телеграмме Эрлиха Есенину от 16 декабря 1925 г. («Приезжай ко мне устрою=Эрлих»), обязательно заглянуть на квартиру приятеля, чтобы решить вопросы с проживанием.
     С другой стороны, Елизавета Устинова в своих оперативных воспоминаниях от 3.01.1926 г. утверждала, что 24 декабря 1925 года, Есенин в 10-11 часов уже был в «Англетере», а это могло произойти только в том случае, если Есенин, ни к кому не заезжая, прямо с вокзала отправился в «Англетер», что противоречит приглашению, прозвучавшему в ответной «ленинградской» телеграмме Эрлиха.
     Приехав в гостиницу, по свидетельству Елизаветы Устиновой, Есенин тут же сообщил ей, что оставил сначала вещи у поэта Эрлиха и ждал теперь его приезда с вещами. Было бы странно, если в мемуарах не зашла речь о есенинских вещах. Там Эрлих упоминал всего лишь о каких-то 3-х чемоданах, якобы оставленных у него на квартире Есениным, хотя чемоданов было 5, о чём Эрлих уже знал, когда начал писать свои «мемуары». Получается, что в ресторан Есенин поехал, захватив с собой самые тяжёлые чемоданы, один из которых, похожий на сундук, был подарен ему ещё А.М. Горьким. Но при этом с неизбежностью возникает резонный вопрос, какую из двух записок при этом оставлял Есенин Эрлиху на его квартире?
     Если на квартире у Эрлиха была оставлена единственная записка о вещах и гостинице (что однозначно следует из протокола опроса Эрлиха от 28.12.1925), то Есенин должен был ожидать в «Англетере» приезда Эрлиха с вещами. Но, привезя вещи, Эрлих тем самым вольно или невольно признавал бы, что знал, в какую именно гостиницу должен был отправиться из его квартиры Есенин. И отсюда следовало бы, что именно Эрлих и предложил Есенину временно пожить в гостинице «Англетер», где, как известно, через три дня (27 декабря 1925 года!) оборвалась его земная жизнь.
     Только поэтому, если верить мемуарам, в свой первый приезд в «Англетер» Эрлих и «не привёз» есенинские вещи и якобы «уговаривал» Есенина пожить у него дома на улице Бассейной (Некрасова), 29/33. Этим эпизодом в своих «воспоминаниях» Эрлих, на мой взгляд, попытался скрыть наличие совсем другой записки (о вещах и гостинице), фигурирующей в протоколе опроса в качестве единственной (!).
     В мемуарах же, как известно, опять же в качестве единственной (!), упоминалась лишь вторая записка (о ресторане), где Есенин ни словом не упоминал ни о взятых с собою двух тяжёлых чемоданах, ни о какой-либо гостинице, куда собирался устраиваться.
     Похоже, Эрлиху, во что бы то ни стало, требовалось подтвердить сам факт заезда Есенина к нему на квартиру с вокзала, и если первая записка (о вещах и гостинице) выдавала его причастность к дальнейшему появлению Есенина в «Англетере», то вторая записка (о ресторане) для этой цели казалась ещё менее пригодной, зато была подлинной и убедительно подтверждала факт появления Есенина на квартире у Эрлиха, ведь именно она, вне всякого сомнения, была написана рукою Есенина.
     Оставалось убедить читателя, что Есенин попал в «Англетер» по собственному желанию, а не с подачи Эрлиха. С этой целью в его мемуары был введён «есенинский» извозчик, которого якобы сам Сергей Александрович послал за Эрлихом, приехав устраиваться на жительство в гостиницу «Англетер».
     Именно этот извозчик, прождав Эрлиха с 11-15 до 12-15 возле дома, якобы и «разъяснил ему по дороге» в гостиницу, что бывший ресторан Фёдорова оказался «заперт», после чего Есенин велел везти его в «Англетер», где проживал «не то его приятель, не то родственник» (им оказался Г. Устинов, которого в «Англетере» строго говоря «сначала прописал» в своём протоколе опроса, никто иной как В. Эрлих, а не какой-то мифический «есенинский» извозчик). Но, согласитесь, это была блестящая находка, снимающая у читателя все невольно возникающие сомнения!
     Эрлиху теперь, благодаря извозчику, «не требовалось ехать в бывший ресторан Фёдорова», ибо кто-кто, а он (в отличие от Есенина, который столкнулся с закрытой дверью ресторана ещё в ноябре!) прекрасно знал, что с октября по декабрь 1925 года ресторан переезжал из дома № 8 по улице Пролеткульта (ныне — Малой Садовой) в дом № 5, и именно поэтому оказался «заперт». Я нашёл рекламу в журнале «На посту» за октябрь 1925 года, подтверждающую упомянутый факт временного переезда ресторана.
     А теперь задумаемся, куда и на чём мог уехать Есенин из квартиры Эрлиха (в гостиницу или в ресторан), если, как нас уверяют, единственный извозчик (посланный Есениным за Эрлихом!) дожидался Эрлиха, по его свидетельству, около часу, то есть с 11-15 до 12-15, чтобы отвезти его потом в гостиницу «Англетер» на первую встречу с Есениным, которая по письменному уверению Вольпина Эрлихом состоялась, когда «ещё не было часу» (12-45)?
     Да никуда и не на чем ему было уезжать. Значит Есенина могли арестовать на квартире Эрлиха и «увезти», но не в гостиницу «Англетер», а в соседнюю с ней бывшую гостиницу «Париж» (пр. Майорова, 8/23), превращённую, по данным В.И. Кузнецова (2005), в следственный изолятор ОГПУ.
     Очевидно, что все события, рассказанные «есенинским» извозчиком Эрлиху [встреча с Есениным у вокзала на Лиговской улице, заезд на квартиру Эрлиха (ул. Восстания, 33/29), мимолётное, по ходу движения, посещение ресторана Фёдорова на ул. Пролеткульта, 8 (оказался «заперт») и дальнейшее распоряжение Есенина везти его в «Англетер» (пр. Майорова, 10)], должны были произойти с 10-20 (время прибытия поезда из Москвы в Ленинград) до 10-45 (время отправления извозчика за Эрлихом из «Англетера»), но это не более чем мистификация, ибо Есенин физически просто не мог оказаться в «Англетере» в 10-45.
     За указанные 25 минут Есенин, в лучшем случае, мог доставить с помощью носильщика свои 5 чемоданов от перрона до стоянки извозчиков. Наняв скорее всего 2-х извозчиков (стоянку последних в декабре 1925 года перенесли с привокзальной площади на Лиговскую улицу, чтобы не затруднять круговое движение городского транспорта), он должен был заглянуть на квартиру Эрлиха, где, оставив 3 чемодана и отпустив одного извозчика (лишних денег-то не было), Есенин только теоретически мог отправиться с 2 чемоданами в гостиницу «Англетер», которую С. Есенину рекомендовал именно В. Эрлих, хотя последний всячески скрывал этот факт, придумав в мемуарах лживую историю про «есенинского» извозчика и «свою беседу с С. Есениным в гостинице», во время которой пытался убедить последнего пожить у него в квартире на Бассейной (уже Некрасова) улице.
     Неизвестный человек, отворивший приехавшему Есенину в отрезок двухчасового отсутствия Эрлиха дверь его ленинградской квартиры (как бы, в противном случае, Сергей Александрович мог оставить там 3 своих чемодана?), вполне мог передать устные рекомендации Эрлиха по устройству в гостиницу «Англетер».
     Первая «есенинская» записка (о вещах и гостинице), которую следовало бы уничтожить, сохранилась только потому, что косвенно упоминается в протоколе опроса В. Эрлиха, однако она не была сознательно приложена к «Делу Есенина», так как противоречила второй (мемуарной) есенинской записке о ресторане, где не говорилось ни слова о гостинице и взятых с собою Есениным вещах. Записки к делу о самоубийстве Есенина не прилагались, как не фигурировали в нём и телеграммы Есенина и Эрлиха, вскользь упомянутые в протоколе опроса Вольфа Эрлиха.
     Вторая, есенинская записка (о ресторане) была написана Есениным, как выяснилось, в начале ноября 1925 года, когда вопреки подписке о невыезде, данной им 29 октября 1925 года начальнику 48-го отделения милиции г.Москвы, Есенин совершил свой тайный визит в Ленинград, где хотел встретиться с Эрлихом и, возможно, обсудить вопрос о перспективах проживании на берегах Невы.
     Встреча, на которую рассчитывал Есенин, так и не состоялась по вине Эрлиха. Встреча-то не состоялась, а подлинная есенинская записка, свидетельствующая о его визите к Эрлиху, осталась, и была использована в качестве доказательства заезда Есенина на квартиру к Эрлиху утром 24 декабря 1925 года.
     Но если Есенин, приехав в четверг утром, не писал никаких записок, то зачем же ему, спрашивается, в то утро понадобилось всё-таки заезжать к Эрлиху?
     Ответ очевиден: для получения телеграфного перевода, отправленного из Москвы по адресу проживания В.И. Эрлиха С.А. Есенин должен был оставить В.И. Эрлиху доверенность на получение денег, где, скорее всего, упоминались 700 рублей, ведь о том, что из его госиздатовских денег могли взять «по-родственному» ещё какую-то сумму, Есенин вряд ли предполагал.
     О пришедшей повестке на получение телеграфного перевода, предназначенной Есенину, мы узнаём из карандашной приписки на есенинской записке о ресторане, которая была оставлена Владимиром Ричиотти (Леонидом Осиповичем Турутовичем) якобы 24.12.25: «Тут же лежит принятая телеграмма на имя Есенина». Значит, когда Эрлих в 12-15 вернулся домой после двухчасового отсутствия, и поехал на «есенинском» извозчике в «Англетер», есенинская записка (о ресторане) оставалась дома. Только в этом случае на ней могли появиться приписки, в частности приписка Владимира Ричиотти, уезжающего по «счастливому совпадению» именно в этот день в Москву (в 13-00 или в 15-30) и якобы «случайно» заглянувшего «по пути на вокзал» в квартиру Эрлиха, которую опять-таки ему кто-то должен был открыть, о чём умалчивается.
     Тут невольно возникает вопрос, а куда же тогда делась другая записка (о вещах и гостинице)? Допустим, она оказалась у В. Эрлиха, а ему, в свою очередь, её с оказией привёз «есенинский» извозчик. Однако из протокола опроса В. Эрлиха однозначно выясняется, что, придя домой Эрлих «…узнал, что он [Есенин!] остановился в гостинице и он [опять же Есенин, а не извозчик!] мне оставил записку», причём, как я ещё раз хочу подчеркнуть, не мемуарную (о ресторане), а о вещах и гостинице, наличие которой В. Эрлих старался скрыть. То есть на квартире у Эрлиха Есениным должно было быть оставлено две записки, существование первой из которых тщательно скрывалось.
     Но вернёмся к телеграфному переводу на сумму 640 рублей. Почему в протоколе фигурировала именно эта сумма? Вспомним, что 50 рублей из 750-ти В.Ф. Наседкин по просьбе С.А. Есенина должен был передать двоюродному брату Есенина Илье, а ещё часть денег из исходной суммы могла быть взята себе «в качестве свадебного подарка» его родной сестрой Екатериной, ставшей 19 декабря 1925 года женою Василия Наседкина.
     Кстати, их свадьбу Есенин собирался отпраздновать у себя на квартире в Ленинграде, где планировал поселиться, якобы уведомив Эрлиха соответствующей телеграммой. Однако трудно сказать, когда именно получал и получил ли к 20 декабря 1925 года (день посещения В.Ф. Наседкиным С.А. Есенина в поликлинике) Есенин ответную телеграмму от Эрлиха с приглашением приехать к нему, ведь она была послана Есенину, как известно, ещё 16 декабря. Василий Фёдорович об этом в своих воспоминаниях умалчивает.
     Телеграмму в Москву о смерти Сергея Есенина Вольф Эрлих 28 декабря послал не сразу, а только вскоре после того, как тело Есенина было отправлено в морг Обуховской больницы (Фонтанка, 106). Вот её текст, приведённый в дневнике Галины Бениславской. Звучит он сухо, как отчёт о чём-то обыденном:
     Москва, Брюсовский, дом Правды, 27, Бениславской
     МСК Ленинграда 102522 12 28 16 51
     Сообщите Наседкиным Сергей умер — Ерлих
     Из телеграммы видно, что Эрлих знал (от Бениславской?), что Екатерина Есенина к тому времени стала Наседкиной. А по поводу «Ерлиха» Бениславская в одной из своих открыток Эрлиху (6.VIII.26) неудачно сыронизировала: «Эрлих, что же Вы умерлих! Не пишите, не звоните. Мы с Шуркой Вас лихом за это поминаем». И эта ирония в почтовой открытке прозвучала не случайно. Ведь и в протоколе опроса В. Назарова от 28.12.1925 г., если вспомнить, упоминался не Эрлих, а некий Ерлих. Возникает вопрос, позволительно ли было коменданту гостиницы В. Назарову утром 28 декабря 1925 года открывать пятый номер гостиницы «Англетер» и впускать туда (до появления представителей милиции, уголовного розыска, следователя) человека, фамилия которого ему неизвестна? Но вернёмся вновь к денежному переводу.
     Так или иначе оставшиеся деньги должны были быть отправлены В.Ф. Наседкиным С.А. Есенину по адресу проживания В.И. Эрлиха, а не самому Эрлиху, как уверял последний в протоколе опроса от 28.12.1925 года.
     Есть основания полагать, что С.А. Есенин рассчитывал получить по телеграфному переводу не меньше 700 рублей. В таком случае денежная доверенность, оставленная В. Эрлиху С. Есениным утром 24.12.1925 года, могла оказаться автоматически неверно оформленной, даже если и заверялась в местном отделении милиции.
     Этот факт скрыт в протоколе опроса В. Эрлиха, где нас пытаются уверить, что Есенин изначально рассчитывал на получение 640 рублей, чего сам поэт, увы, уже не мог не подтвердить, не опровергнуть. Но если доверенность (допустим) изначально была написана правильно и там фигурировали 640 рублей, что же могло помешать гражданину В. Эрлиху получить деньги в первый день приезда Сергея Есенина?
     Если Есенин успел добровольно написать доверенность до своего ареста — возможен один вариант ответа, если после ареста — другой. Во обоих случаях совершенно ясно, что деньги Есенину понадобились не для того, чтобы, приехав в Ленинград, окончить жизнь самоубийством.

3

     В своём последнем письме С.А. Есенину от 12 ноября 1925 года, В.И. Эрлих уверял, будто С.А. Есенин забыл его адрес. Задумаемся, могло ли произойти нечто подобное? Неужели у Есенина с собой в кармане не было записной книжки с адресами питерских приятелей и друзей, ведь он вёл обширную переписку?
     Перечитаем это странное письмо Эрлиха Есенину из Ленинграда, опубликованное впервые лишь 70 лет спустя [«Сергей Есенин в стихах и в жизни: Письма. Документы.» /Общ. ред. Н.И. Шубниковой-Гусевой; Сост. С.П. Митрофановой-Есениной и Т.П. Флор-Есениной. — М.: «Республика», 1995. Раздел II, письмо № 142, стр. 299-300; (ГЛМ, Ф.4, оп.1, ед.хр.159)]. Содержание этого письма заставляет усомниться в реальности времени его написания и, как следствие, в правдивости его содержания. В курсивных квадратных скобках вынесены примечания составителей, а в прямых квадратных скобках — авторские. Светлый курсив — также мой. Вот полный текст этого письма:
      «Хорош! Трое суток пробыть в Питере [1Есенин был в Ленинграде с 3 по 6 декабря 1925 г.] и не зайти, не известить! Адрес забыл, знаю. Но ведь тот же Садофьев мог сказать! Но ведь в каждой приличной лавке имеется адресная книга! Эх! А ко мне до сих пор шляются поэты всех возрастов и национальностей с требованием показать тебя. Вчера выгнал последнего и вывесил на двери аншлаг: Есенин в Москве и принимает от 11-ти до 1 ч.
     Видел Анну Ивановну [2А.И. Сахарову] и узнал, что выглядишь ты неплохо и пишешь стихи. Что ещё надо поэту! Только пиши, родной, время от времени письма тоже. Ась?
     Я здоров. Вновь неженат. Вышла пара книжек, которые несут мне деньги и уважение, выходит книжка стихов, которая, по все вероятности, не принесёт мне ни того, ни другого [3Эрлих В. «В деревне» и «О ленивом Ваньке и его щенке», М.-Л., 1926. Вёрстка книги «Ноябрь» хранится в РГАЛИ (Л., 1924), в свет не вышла.]. Питер надоел до озверения. 1-го [декабря — Н.А.] выкатываюсь на несколько недель в Царское [Детское Село. Так назывался г. Пушкин с 1918 по 1937 годы — Н.А.] на покой и на стихи.
     Будь здоров милый, и писни хоть рюмочку. Целую тебя. Софье Андреевне — ручку.
     P.S. В Ленгизе был конкурс на лучшую рифму к слову «Лузитания» [4 — Океанский английский пароход. Был потоплен германской подводной лодкой с 2000 пассажиров на борту 24 апреля 1915 г.]. Венский дал четверостишие:

Лежу на пузе Тани я
И слышу вой и гром,
И я, как Лузитания,
Погиб на пузе том!

Ещё целую.
                                                                                                                                               Эрлих.
12/ХI-25. Лнгр.

PPS. Адрес мой (чтоб ты забыл): ул. Некрасова (Бассейная), д. 29, кв.8.

     После прочтения этого ёрнического письма, создаётся обманчивое впечатление, что с 3 по 6 ноября, приехав в Ленинград в предпоследний раз, С. Есенин не предпринимал попытки отыскать В. Эрлиха. При этом известно, что С. Есенин в эти же дни точно встречался с Н. Клюевым (есть убедительное свидетельство тому В.С. Чернявского) и с Н. Никитиным (об этом последний упомянул в своих ранних воспоминаниях о Есенине, опубликованных в марте 1926 года, но тщательно умалчивал в более поздних). Надо сказать, что Никитин появился в «Англетере» 28 декабря 1925 года только тогда, когда тело Есенина уже выносили из пятого номера, хотя узнал о гибели Есенина ещё утром того же дня от Садофьева, узнавшего о гибели Есенина одним из первых.
     Более того, если поверить «воспоминанию Е.А. Устиновой», С. Есенин в начале ноября дважды заглядывал в «Англетер», причём один раз с Н. Савкиным, с тем самым, по просьбе которого Дм. Зуев-Инсаров за несколько дней до трагической гибели Есенина якобы анализировал автограф «До свиданья…», того самого стихотворения, которое сторонники самоубийства поэта вопреки законам логики, датируют 27.12.1925 года.
     Если же поверить письму В. Эрлиха, что С. Есенин, «случайно» встретился с женой А. Сахарова (Анной Ивановной), а также с поэтом И. Садофьевым, который в канун 8-й годовщины Великого Октября участвовал в поэтическом вечере, организованном, в Ленинградском отделении Союза писателей на Фонтанке, 50, то почему бы, спрашивается, Садофьеву было не пригласить Есенина поучаствовать в этом вечере? Выступив на вечере, Есенин мог бы уехать в Москву ночным поездом.
     Но, задумаемся, надо ли было Есенину «засвечиваться», если, выезжая в Ленинград в предпоследний раз по какому-то очень важному для себя делу, он нарушал подписку о невыезде из Москвы и мог быть на вполне законных основаниях арестован уже в свой предпоследний приезд, как уклоняющийся от суда и следствия. Всякий, кто знал об этом и скрывал, автоматически становился невольным соучастником «преступления».
     Наиболее вероятным человеком, к которому Сергей Есенин мог наведаться в Ленинграде, был, как это ни странно, именно Вольф Эрлих. Да и Галина Бениславская не зря характеризовала его Есенину как лучшего друга, а Есенин очень доверял её интуиции.
     Кстати, в день своего нелегального выезда в Ленинград 2 ноября 1925 года Есенин приглашал Бениславскую на Николаевский (ныне Ленинградский) вокзал. Ему требовалось с ней переговорить о чем-то важном, но та, узнав, что «приедет Соня», наотрез отказалась от встречи. Так или иначе, Бениславская знала о предстоящей поездке Есенина в Ленинград и могла предупредить Эрлиха о возможном появлении Есенина у него дома.
     По воспоминаниям И. Старцева, приехав в город на Неве, С. Есенин останавливался в квартире у некоего Уварова, проживавшего в том же доме, где проживал А.М. Сахаров. Однако ни в одном из справочников по Петрограду-Ленинграду мне так и не удалось подтвердить адрес проживания А.М. Сахарова, который упоминается В. Эрлихом в мемуарах «Право на песнь» (1930) и даже фигурирует в название одной из первых глав книги («Гагаринская, 1, кв. 12»).
     Судя по ряду нелицеприятных оценок некоторым лицам из есенинского окружения (в частности, А.М. Сахарову), данных Г.А. Бениславской в письме С.А. Есенину от 16.07.1925 года (ЦГАЛИ, Ф.190, оп.1, ед.хр.105, л.27-29), опубликованном Л.В. Занковской в книге «Новый Есенин: жизнь и творчество поэта без купюр и идеологии» (М., «Флинта», 1997), Есенин вряд ли бы решился остановиться в тот предпоследний приезд у А.М. Сахарова.
     Это о нём Г. Бениславская писала С. Есенину: «…Сахаров — Сальери нашего времени, немного лучше, но и немного хуже пушкинского. Он может придумать тебе конец хуже моцартовского. Он умнее того Сальери и сумеет рассчитать, чтобы не только уничтожить тебя физически (это ему может не понадобиться), но и испортить то, что останется во времени после тебя». Есенин просто не мог не учитывать этого предостережения Г. Бениславской.
     Уезжая в Ленинград и, тем самым, нарушая подписку о невыезде, С. Есенин сильно рисковал, и если к кому и мог заехать без опаски, то только к В. Эрлиху, которого Г. Бениславская рекомендовала как очень умного, тонкого и хорошего друга.
     Говоря о двух книгах, якобы уже вышедших к ноябрю 1925 года, В. Эрлих явно лгал, так как две его детских книжки вышли лишь в начале 1926 года, что заставляет усомниться в датировке этого письма, которое, возможно, было написано позже или незадолго до гибели Есенина, что заставляет предполагать о наличии существующего заговора.
     Вчитываясь в строки протокола опроса В. Эрлиха от 28.12.1925 года, следует обратить внимание на то, что там упоминается есенинская телеграмма из Ленинграда, полученная Эрлихом «недели две тому назад». В ранних мемуарах «Четыре дня», датированных 28.01.1926 г. (Москва), упоминая о декабрьском появлении Есенина в Ленинграде (24.12.1925 года), Эрлих уже уверял, что знал о приезде Есенина «ещё недели за полторы до этого». То есть получается, что о телеграмме Есенина Эрлих реально узнал не в тот же день (7 декабря 1925 года), когда она якобы была отправлена из Москвы в Ленинград, а неделей позже, числа 14 декабря 1925 года. Так или иначе, Эрлих знал точное время отправки «есенинской» телеграммы (7 декабря 1925 г.), но скрывал его.
     Только в более поздних своих мемуарах «Право на песнь» (1930), Эрлих опубликовал текст телеграммы, предшествовавшей приезду Есенина в Ленинград, но текст своей «ответной» телеграммы в Москву, якобы отправленной Есенину 16 декабря 1925 года, так и не опубликовал. Чего-то боялся. А чего?
     О событиях ноября-декабря 1925 года в своих поздних мемуарах он сообщает предельно скупо:
      «Ноябрь.
     Захожу как-то в Союз писателей, на Фонтанке.
     Кто-то [Садофьев? — 12.11.1925 — Н.А.] сообщает:
     — Есенин в Питере. Ищет вас. Потерял адрес.
     По привычке иду на Гагаринскую.
     Он действительно был [?], искал, не нашёл [?], уехал.
     Декабрь, 7-е [Вспомнил, когда была «отправлена» телеграмма — Н.А.]
     Телеграф: немедленно найди две-три комнаты 20 числах переезжаю жить Ленинград телеграфируй — Есенин».
     Итак, о содержании телеграммы мы узнаём только в 1930 году, спустя 5 лет после гибели Есенина. Спрашивается, зачем Есенину надо было посылать телеграмму Эрлиху 7 декабря 1925 года, если из письма Эрлиха к нему от 12.11.1925 г. он знал, что последний с 1 декабря уезжает из Ленинграда на несколько недель в Детское (бывшее Царское) Село?
      «Есенинская» телеграмма от 7 декабря 1925 года была, похоже, действительно сфальсифицирована, как это предполагал ещё В.И. Кузнецов (2005) поскольку оформлена на старом телеграфном бланке образца 1918 года, каких осенью 1925 года на телеграфах не использовали.
     Для подобного вывода мне пришлось просмотреть 718 телеграмм в СПФ АРАН, пришедших со всех уголков страны по случаю 200-летия Российской Академии Наук, которое официально праздновалось в Ленинграде 6 сентября 1925 года (Ф.12, оп.1, ед.хр.18, 19. 20), а в Историческом архиве отдела документальных фондов Центрального музея связи имени А.С. Попова ознакомиться дополнительно ещё с 414 телеграммами (Ф.2, оп.1, ед.хр.655), отправленными в конце ноября — начале декабря 1925 года в Москву по случаю 20-летнего юбилея Союза работников связи. Среди сохранившихся телеграмм, не нашлось ни одной, которая бы имела бланк, подобный «есенинской» телеграмме.
     Кроме того, в ЦГА СПб, мною были изучены документы Центральной телеграфной конторы Ленинграда, включая телеграммы 1926 и 1927 годов, среди которых также не было встречено ни одной телеграммы на бланках, соответствующих «есенинской». Среди всего этого множества телеграмм я обнаружил лишь одну единственную, составленную на старом бланке 1917 года (ЦГА СПб, Ф. Р-147, оп.3, ед.хр.2, л.767), которая также весьма отлична от бланка «есенинской» телеграммы, якобы посланной Есениным 7 декабря 1925 года из Москвы в Ленинград.
     Среднее время прохождения телеграмм между Москвой и Ленинградом осенью 1925 года составляло 2 часа. Этот вывод основан мною на изучении 100 телеграмм, отправленных из Москвы в Ленинград. Телеграммы внутригородские (нашлось 29 и таких телеграмм) проходили в среднем за полчаса.
     Отсюда напрашивается вывод: «есенинская» телеграмма, якобы переданная «из Москвы в Ленинград» могла быть отправлена с одного из почтово-телеграфных отделений (ПТО) Ленинграда и принята в 14-м ПТО (Ленинград, ул. Некрасова, дом 27), которое расположено рядом с домом, где проживал В. Эрлих. Упомянутая телеграмма, если верить выходным данным, была отправлена 7 декабря 1925 года в 15 часов 2 минуты и принята в 15 часов 31 минуту, то есть через 29 минут реально существующей телеграфисткой Соболевой, имеющей запоминающуюся подпись.
     Именно эта телеграфистка, как выяснилось, в первой декаде сентября в чётные дни руководила приёмом юбилейных телеграмм в связи с 200-летием Российской Академии Наук. Вместе с ней в первой половине сентября 1925 года в почтово-телеграфных отделениях Василеостровского района работали десятки лучших работников Народной связи, мобилизованных из других районов Ленинграда.
     След героя труда, пенсионерки М.Н. Соболевой, получающей ведомственное пособие в размере ставки I-го разряда, я обнаружил в служебных документах Центральной почтово-телеграфной конторы за январь и октябрь-ноябрь 1926 года (ЦГА СПб, Ф. Р-147, оп.3, ед.хр.2, л. 126 и 774-776). Кто-кто, а телеграфистка Соболева, как специалист, должна была знать, что телеграмма из Москвы в Ленинград за 29 минут дойти не могла. И всё-таки телеграмма от 7.12. 1925 г в 14 ПТО была принята именно ею. Почему это было доверено ей, и как сложилась дальнейшая судьба этой женщины, ещё предстоит выяснять. В справочной книге «Весь Петроград на 1916 год» на стр. 632 упоминается некая Мария Николаевна Соболева проживавшая на Подольской улице в доме 7, возможно та самая телеграфистка, имевшая отношение к рождению «есенинской телеграммы», принятой в 14-м почтово-телеграфном отделении, которого в 1922 году в Петрограде ещё не было, но было 13-е почтовое отделение по адресу Подольская, 66 – 1. Возможно, географическая близость этих двух адресов не случайна.
     Удалось выяснить, что заведующего 14-м ПТО Е.В. Кондратьева, проживающего рядом с почтой, в 1926 году сменил на этом посту его помощник К.Я. Трофимов, но и тот в 1927 году были заменён Н.В. Прудовским с помощниками — Т.С. Кудиновым и И.А. Батоговым, которые уже вряд ли могли что-либо знать о событиях, происходивших в этом ПТО в конце декабря 1925 года.
     Известно, что после гибели Есенина кадровая чистка произошла не только в «Англетере», но и во 2-м отделения ЛГМ, причастном к смерти С.А. Есенина, на что в своё время обратил внимание В.И. Кузнецов в своей итоговой книге 2005 года.
      «Есенинская» телеграмма, якобы отправленная 7 декабря 1925 года за подписью Есенина из Москвы в Ленинград, гласила: «Ленинград улица Некрасова 29 кв 8 Эрлиху. Ленинград Москвы 16603 19 7 15 2 = Немедленно найди две три комнаты 20 числах перезжаю {так!} жить Ленинград телеграфируй = Есенин». Оригинал этой телеграммы хранится в Пушкинском доме (ИРЛИ РАН, Ф.697, оп.1, ед.хр.32). Впервые эта телеграмма, как уже было сказано, была упомянута в мемуарах В. Эрлиха «Право на песнь», Ленинград (1930). Текст её был напечатан на 9-ти миллиметровой ленте желтоватого цвета, типичной для телеграфных аппаратов того времени. Она наклеена на старый бланк образца 1918 года. Бумага бланка тонкая, слегка ворсистая, бледно-серая со следами сгибов и потёртостей на сгибах. Эти факты требуют разумного объяснения.
     Содержание телеграммы наводит на мысль, что Сергей Есенин, ещё в начале декабря, находясь в московской психиатрической клинике, замыслил уехать в Ленинград и невольно раскрывал время своего вероятного отъезда из Москвы. Спрашивается, зачем Есенину нужно было афишировать время своего отъезда в Ленинград, куда он мог реально переехать только в расчёте на чью-то могущественную защиту? В противном случае его самовольный отъезд был равносилен добровольному приходу на скамью подсудимых.
     Из записки, которая по свидетельству литературоведа С. Масчана («Из архива Есенина», «Новый мир», № 12, 1959, стр. 272) хранится в Государственном Литературном Музее (ГЛМ) и приписывается Есенину, выясняется, что поначалу телеграмма имела иное содержание: «А. {так!} Эрлиху: Найди немедленно две-три комнаты. 20 числа переезжаю жить Ленинград. Телеграфируй. Есенин». Как видим, здесь упомянута вполне конкретная дата отъезда, которая вызывает недоумение, ибо, находясь под следствием, Есенин при второй попытке покинуть Москву мог быть арестован, как человек, уклоняющийся от суда. Существование телеграммы, якобы отправленной Есениным в Ленинград, подтверждает в своих воспоминаниях «Последний год Есенина» (1927) В.Ф. Наседкин. Информация о телеграмме, как свидетельствует Василий Фёдорович, исходила из уст самого Есенина, упомянувшего о ней 20 декабря 1925 года, когда он уже в принципе должен был иметь на руках ответную телеграмму от Эрлиха, но о ней Есенин не сказал Наседкину ни слова.
     Как видим, ленинградский адрес В. Эрлиха в этой записке не указан, кроме того там допущена ошибка в имени (вместо В. — А.), словно Есенин забыл не только адрес, но и имя Эрлиха, во что трудно поверить. Значит тот, кому было доверено отправить подобную телеграмму, должен был знать точный адрес, в противном случае, она не могла бы дойти до адресата. С другой стороны, эту записку в принципе могли передать в Ленинград и с оказией, ведь ответ на телеграмму от 7 декабря последовал только спустя 9 дней — 16 декабря 1925 года, а Эрлиху в руки она попала только в середине декабря.
     Во всяком случае, «есенинская» (?) записка с черновым (?) текстом телеграммы, находящаяся в ГЛМ, должна быть внимательно изучена. Не исключено, что лист для неё мог быть тайно вырван из печально знаменитого осенне-зимнего блокнота, в котором Есенин записывал в поликлинике свои последние лирические шедевры, что наводит на мысль о возможной фальсификации указанной записки.
     Ответная телеграмма Эрлиха из Ленинграда в Москву, якобы посланная 16 декабря 1925 года обнадёживала Есенина: «Приезжай ко мне устрою = Эрлих». Следует отметить, что в ГЛМ (Ф.4, оп.1, ед.хр.165) хранится лишь копия этой телеграммы, а её печатный текст опубликован по архивному источнику. Неизвестно, в какое время суток она была отправлена, сколько времени шла, но точно известно, что ответная телеграмма Эрлиха была, формально говоря, отправлена спустя 9 дней после «есенинской».
     При желании, В.И. Эрлих в любой момент мог бы позвонить в Москву С.А. Толстой-Есениной и узнать о подлинной причине, побудившей С.А. Есенина переехать из Москвы в Ленинград, но он этого, по-видимому, так и не сделал, хотя телефон Софьи Андреевны (491-53) у него в записной книжке имелся (ИРЛИ РАН, Ф.697, оп.1, ед.хр.57, л.3 лиц.), а вот хоть одного телефона или адреса связанного с Есениным там нет и это странно для человека, считавшего Есенина своим другом. Зато в записной книжке мною обнаружен служебный телефон сотрудника ОГПУ М.К. Никольского (135-136), работника «Всекобанка», который оставил свою карандашную приписку на мемуарной записке Есенина (о ресторане) из которой следовало, что 24 декабря Никольский заглядывал на квартиру Эрлиха вместе с Владимиром Ричиотти. Таким образом, он «подтверждал датировку есенинской записки», данную Владимиром Ричиотти.
     Содержание ответной телеграммы подсказывало, что Есенин, приехав в Ленинград из Москвы, должен был обязательно заехать на квартиру к Эрлиху, но… только в том случае, если эта телеграмма была действительно получена Есениным.
     Каким образом телеграмма Эрлиха попала к Есенину и попала ли, мы вряд ли узнаем. Эрлих по идее должен был послать её на квартиру С.А. Толстой-Есениной, по адресу: Померанцев переулок, дом 3, кв. 8, однако в его записной книжке опять-таки почему-то записана кв. 6 и нет никакой уверенности, что телеграмма дошла до адресата. Во всяком случае, о такой телеграмме должна была бы узнать, в первую очередь, Софья Андреевна Толстая-Есенина, ведь сам Есенин в это время находился в психиатрической клинике, куда посылать телеграмму («Приезжай ко мне устрою — Эрлих») было бы более чем странно и могло рассматриваться как пособничество к побегу и уклонению от суда, который грозил ему, согласно 13-му уголовному делу, заведённому на С. Есенина после инцидента с дипкурьером Альфредом Рога в поезде Баку-Москва, произошедшего 6 сентября 1925 года.
     Литературовед Виктор Иванович Кузнецов в книге «Сергей Есенин. Казнь после гибели» (2005) не случайно считал есенинскую телеграмму от 7 декабря 1925 года сфальсифицированной Эрлихом, но не имел для этого убедительных доказательств. Теперь они найдены. Интуиция не подвела его — уж больно странно во всех отношениях выглядела эта телеграмма. Приведённые мною факты позволили взглянуть на обстоятельства последующей гибели Есенина в контексте всего, что происходило с Есениным в последнюю осень его жизни, ставшей прелюдией его грядущего бессмертия, свидетелями которого мы являемся сегодня.
     Изученные материалы свидетельствуют в пользу того, что в Ленинграде, вероятнее всего на квартире Эрлиха, Есенин был арестован и помещён в следственный изолятор, роль которого в декабре, по данным В.И. Кузнецова (2005), выполняла бывшая гостиница «Париж» [пр. Майорова (ныне — Вознесенский), 8/23], расположенная рядом с гостиницей «Англетер». То, что С.А. Есенин с 24 по 27 декабря 1925 года находился именно там, естественно, требует сбора дополнительных доказательств, но есть уже все основания полагать, что 27 декабря в пятый номер «Англетера» Есенин входил ещё живым.
     Здесь после насильно вырванной у него подписи под второй денежной доверенностью на имя В.И. Эрлиха, С.А. Есенин, судя по следам симметричных шрамов в уголках губ, был задушен электропроводом на кушетке. Желая припугнуть Есенина, негодяи переусердствовали и пережали ему сонную артерию, после чего наступила мгновенная смерть. Именно это обстоятельство заставило их подумать об имитации самоубийства, к которой, судя по имеющимся данным, приложили руку силовые структуры Ленинграда в лице рабоче-крестьянской милиции, уголовного розыска и ОГПУ, что долгие годы тщательно скрывалось от общественности. Работали неуклюже, второпях, потому и наследили.
     Роль дымовой завесы преступления долгие годы выполняли так называемые «мемуары» супругов Е.А. и Г.Ф. Устиновых, В. Эрлиха, Д. Ушакова, Н. Никитина, В. Рождественского, И. Оксёнова, П. Лукницкого, которые при внимательном прочтении и сопоставлении с протоколами опроса трёх первых из перечисленных выше лиц, включая протокол опроса коменданта гостиницы В. Назарова, позволили докопаться до правды: материалы «Дела № 89 о самоубийстве поэта С.А. Есенина оказались насквозь сфальсифицированы. С годами набирается всё больше фактов, свидетельствующих в пользу этого фундаментального вывода.
     И я не сомневаюсь: настанет день, когда с учётом анализа вновь открывшихся обстоятельств, найдутся смелые и умные люди, которые наконец, откроют дело об убийстве поэта С.А. Есенина, и доведя его до логического конца, окончательно сотрут клеймо самоубийцы со светлого лика русского гения.

AstafievNНиколай АСТАФЬЕВ,
член Союза писателей России

Санкт-Петербург,
7-19.09.2016 года



«Невский Альманах», № 6, 2016 г.

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика