Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58843411
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
36481
39415
166378
56530344
897233
1020655

Сегодня: Март 28, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

МЕШКОВ В. А. О смерти Есенина надо говорить как перед судом

PostDateIcon 23.12.2010 20:19  |  Печать
Рейтинг:   / 6
ПлохоОтлично 
Просмотров: 11297


P.S. Маяковский как «свидетель» в деле Есенина

Время от времени в печати опять выступают люди, «тупо верующие» в самоубийство Есенина. Примером может служить недавняя статья Панина в ЛГ. Это все тот же уровень понимания проблемы, что характерен для членов Есенинской комиссии. Таким людям, сколько и каких аргументов не приводи, они их все равно не воспринимают, логика на них не действует. Ведь логика более свойственна представителям науки и юриспруденции, а «люди искусства» хотят жить чувствами, вдохновением, интуицией и творческим прозрением.
Сложилось так, что многие десятилетия «люди искусства» на все лады «трелями и руладами» ритуально обслуживали явно «заданную тему» о самоубийстве Есенина. А как же иначе, если написано в газете «Правда» и в других советских газетах, потом и в советских энциклопедиях, и т.д. и т.п.? Попробуй, выскажи сомнение, и вот ты уже против советской власти, против партии, ее мудрых руководителей.  Ты что, самый умный? Все согласны, один ты не согласен? А кто ты такой?
Примерно так рассуждали «Панины» советских дней, примерно так рассуждает Панин дней наших. Ведь написал же в свое время поэт Маяковский в статье «Как делать стихи»:
«Конец Есенина огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески. Но сразу этот конец показался совершенно естественным и логичным. Я узнал об этом ночью, огорчение, должно быть, так бы и осталось огорчением, должно быть, подрассеялось бы к утру, но утром газеты принесли предсмертные строки:

В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей

После этих строк смерть Есенина стала литературным фактом».
Как мало было нужно, чтобы ни в чем не сомневаться, как наивно или «наивно» верил незаурядный советский человек тому, что написали газеты. Что же говорить о заурядных людях? И сразу советский поэт начинает «фонтанировать» пафосом, смерть у него становится «литературным фактом»! Ведь смерть реального человека есть факт реальной жизни, будь это известный поэт или вообще не поэт. В нормальном правовом обществе предполагаемое самоубийство расследуется так же, как и убийство, т.е. заводится уголовное дело, собираются доказательства, проводится следствие милицией или полицией, судом и прокуратурой, и только тогда принимается решение, был ли факт самоубийства или было убийство. (Примером является расследование недавней смерти Майкла Джексона в США. Он умер 25 июня 2009 года, а похоронен 3 сентября. Следствие изучает действия врачей и версию убийства.)
А тут сразу объявляют о самоубийстве, и для поэта Маяковского (который был другом четы Брик, которые были друзьями-сотрудниками высокопоставленного чекиста Агранова, «спеца» по литераторам), смерть другого поэта сразу становится «литературным фактом».
Но наскоро поогорчавшись, поэт Маяковский после чтения газет соображает: «Так поэтам СССР был дан социальный заказ написать стихи об Есенине. Заказ исключительный, важный и срочный, так как есенинские строки начали действовать быстро и без промаха. Заказ приняли многие». И понятно, что «заказ» касается не того, чтобы установить истину, а чтобы «начальство было довольно». А разве было бы оно довольно, если бы кто-то начал сомневаться — было ли самоубийство, или Есенина убили? Вот и «запели» дружно на заданную тему. Да так, что даже Маяковский должен был признать: «По-моему, 99% написанного об Есенине просто чушь или вредная чушь». Свое творчество «об Есенине» он, конечно, относил к оставшемуся одному проценту. Но допустим, что Маяковский был по-своему честным человеком, и однажды узнал, что его обманули, что Есенина на самом деле убили…
И понял, что он и ему подобные своим творчеством покрывали убийство и убийц, и не только в случае Есенина…  Как после этого должен жить поэт, чтобы и дальше считать себя настоящим поэтом? Спокойно ждать очередных «социальных заказов» и исполнять их в меру сил и возможностей? Известно, что к 1930 году в жизни и творчестве Маяковского наступил кризис, власти и начальство к нему явно охладели, если не сказать больше.
Имела ли смерть Маяковского какое-то отношение к смерти Есенина? Считается, что это не связанные друг с другом события, ведь в уголовном деле о самоубийстве Маяковского об этом ничего нет. Но с другой стороны поэт Маяковский в 1926 году на примере Есенина осуждает самоубийство и поучает в стихотворных строчках, что:

В этой жизни помирать нетрудно,
Сделать жизнь значительно трудней.

А в 1930 году вдруг забывает все (или отрекается от всего?), что писал о Есенине и  следует его «примеру». Если бы не осталось литературно оформленной предсмертной записки Маяковского, то общественности поверить в это самоубийство было бы гораздо труднее, чем в есенинское. Сомнения в этом теперь высказываются в некоторых публикациях, и следует отметить, что именно в связи с «делом Есенина» они имеют дополнительное логическое обоснование.
Маяковский, судя по всему, был человек с большим самоуважением. Как поэт и человек он считал себя выше поэта и человека Есенина, не говоря уже о прочих поэтах и литераторах. Статья «Как делать стихи» и написана таким поэтом и человеком, считающим, что он имеет полное право поучать всех остальных и всех судить: «80% рифмованного вздора печатается нашими редакциями только потому, что редактора или не имеют никакого представления о предыдущей поэзии, или не знают, для чего поэзия нужна». Что касается Владим Владимыча, то он это знал твердо: поэзия нужна для выполнения социального заказа.
И четко это формулирует: «С моей точки зрения, лучшим поэтическим произведением будет то, которое написано по социальному заказу Коминтерна, имеющее целевую установку на победу пролетариата, переданное новыми словами, выразительными и понятными всем, сработанное на столе, оборудованном по НОТу, и доставленное в редакцию на аэроплане».
Для Сергея Есенина, в 1920-е уже не считавшего Маяковского поэтом, и для нас сегодня, это выглядит «бредом сумасшедшего», тем более что на аэроплане тот особенно настаивал.
Для уважения! У Маяковского было гигантское самоуважение и самомнение!
И как мог отправиться по пути Есенина такой человек, который уверял весь мир в ничтожности есенинского поступка, побеждал его «предсмертный стих» своим стихом: «Завоевав аудиторию, выхватив у нее право на совершенное Есениным и вокруг него, неожиданно пустить слушателя по линии убеждения в полной нестоющести, незначительности и неинтересности есенинского конца, перефразировав его последние слова, придав им обратный смысл».
Это значит, что человек, писавший «Как делать стихи», и человек, стрелявший в себя весной 1930 года — не был одним и тем же человеком, это были совершенно разные люди.
Но как это было возможно, спросит читатель? А возможно это только в двух случаях, взаимоисключающих друг друга, но дающих один и тот же конечный результат.
В первом случае с Маяковским к моменту самоубийства должен был произойти психологический или психический перелом, превративший его в полную противоположность самому себе, в человека без самоуважения и самомнения, в человека, потерявшего жизненный стержень, в человека сдавшегося, в человека, не заслуживающего уважения общества — в человека со всеми теми чертами, что он приписывал Есенину.
Если во втором случае теперь посчитать причиной неудачную любовь к замужней женщине В. Полонской, отсутствие Л. Брик и т.п., то как-то это не выглядит соразмерным происшедшему. По таким причинам до революции стрелялись гимназисты, а тут зрелый мужчина с положением, известностью и славой, поучавший других «как делать жизнь».
Но что же тогда? Здесь и оказываются в тупике все изучавшие ситуацию, и действительно случай для них неразрешимый, и только потому, что для них Сергей Есенин был — самоубийца! Но мы теперь точно знаем, что Есенин был убит, и можем рассмотреть ситуацию с точки зрения этого знания.
А именно с точки зрения ситуации, в которой оказался бы Маяковский, узнав, что Есенин не самоубийца, что его убили. Что же происходит с поэтом, когда он вдруг понимает или обнаруживает это, или ему кто-то сообщает неопровержимые сведения об этом. Что сильнее потрясет Маяковского? Внезапное осознание лживости и вероломства властей, убивших Есенина, лживости его «творчества» о Есенине и «есенинщине», фальшивости всего его советского «творчества» как «исполнителя социального заказа» или любовные «шуры-муры» с Полонской и прочими?  Для настоящего поэта, а именно таким считал себя Маяковский, главным является творчество и его оценка обществом и другими поэтами. И вот вся его репутация первого поэта непоправимо рухнула в один момент. Пусть пока мало кто это знает так, как он, но правда когда-то все равно откроется. И тогда прощай слава лучшего советского поэта!
То, что именно это беспокоило Маяковского незадолго до смерти, доказывает его поэма «Во весь голос» и его выступление в Доме комсомола Красной Пресни на вечере 20-летия деятельности: «…говорят, что я стихи просто писать разучился и что потомки меня за это взгреют… Я человек решительный, я хочу сам поговорить с потомками, а не ожидать, что им будут рассказывать мои критики в будущем» (25 марта 1930 года).
Но вместо разговора с потомками «по гамбургскому счету» в поэме мы находим самооправдания и скрытую полемику с Есениным. В свои последние дни Маяковский не мог о нем забыть, он спорил и доказывал свою «правоту», которая состояла в том, что стихами он боролся за социализм и коммунизм:

Я к вам приду
в коммунистическое далекό
не так,
как песенно-есененный провитязь.

Обращает внимание слово «провитязь» — от  «витязь»*, в связи с Есениным. Это слово явно не вяжется с «самоубийцей», витязь — это воин, воитель, человек, который сражается до конца.
* В словаре Даля «витязь — храбрый и удатливый воин, доблестный ратник, герой, воитель, рыцарь, богатырь» (т. 1, стр. 208). Но возможны и ассоциации со словами «вить» (там же), «провить» (т. 2, с. 421-422), связанным отдаленно с витьем веревки, с витой веревкой! В слове «провитязь» есть нечто от хлебниковского словотворчества, и можно ожидать различных толкований этого слова (что хотел сказать поэт и что можно понять?).
Можно предположить, что в это время Маяковский уже знал, что Есенин себя не убивал.
А это значит, что выбор самоубийства Маяковским уже не зависит от «самоубийства» Есенина, он теперь этим не связан. Да, он фальшивил, он ошибался насчет Есенина, но он себя оправдывает, он тогда не знал правды, просто он всегда служил высокой цели:

Мне наплевать
на бронзы многопудье,
Мне наплевать
на мраморную слизь.
Сочтемся славою —
ведь мы свои же люди, —
Пускай нам
общим памятником будет
Построенный
в боях
социализм.

Убившие Есенина, будь они бандитами или чекистами, все равно были для Маяковского  врагами социализма. Но теперь он признал и Есенина своим, ведь Есенин не был против социализма, просто он понимал его по-своему. Сказать же прямо о том, что он уже не верит в самоубийство Есенина, Маяковский тогда не мог решиться, как позже не мог П. Нилин. С другой стороны, если Агранов и высокопоставленные чекисты знали о том, что «Маяковский знает», то у них был повод убрать поэта, как убирали множество тех, кто был причастен к «есенинскому делу».
Таким образом, если ранее никакой логики в самоубийстве Маяковского не видели, кроме творческого кризиса, кризиса популярности и любовных неудач, то «есенинский след» дает более сильное обоснование глубокому психологическому кризису поэта.
Если все-таки и в случае Маяковского было убийство, то оно, несомненно, исходило от Агранова и его руководителей, а заказчиком тогда мог быть только Сталин. Это предположение основывается на том, что вряд ли сам Агранов или его руководители-чекисты решились бы сами организовать такое убийство без ведома Хозяина. Охлаждение к Маяковскому со стороны высшего партийного руководства явно усматривается в связи с демонстративным пренебрежением к празднованию 20-летнего юбилея деятельности поэта. Не было по этому поводу официального правительственного мероприятия и какой-либо награды со стороны властей.
К этому времени вышла книга Вольфа Эрлиха «Право на песнь». Есенин был по-прежнему в это время очень популярен, особенно среди студенческой молодежи. Возможно, не случайно именно этой средой Маяковский, много сил отдавший борьбе с «есенинщиной», зачастую встречался враждебно. Именно так происходило в последние дни его жизни. Такое отношение со стороны молодежи, молчание со стороны высших руководителей, травля в печати со стороны некоторых «групповых» критиков, несомненно, угнетали поэта.
Читал ли Маяковский книгу Эрлиха и что он о ней думал? Можно не сомневаться, что книгу Эрлиха поэт читал. Хотя на ней стоит дата 1930, но вышла она к ноябрю 1929 года, т.к. в этом месяце Эрлих послал ее Пастернаку. Положительный отзыв Пастернака о книге Эрлиха датируется 5 декабря 1929 года (письмо к Н. Тихонову, см. статью А. Кобринского).
Пастернак даже среди поэтов считался человеком «не от мира сего», далеким от знания и понимания повседневной жизни, поэтому мнение Маяковского о фальшивой книге Эрлиха вряд ли совпадало с этим. Вращаясь в кругу Бриков, Агранова (сомнений, что Эрлих был «клиентом» Агранова, сегодня осталось немного) и др., Маяковский имел больше возможностей узнать истинное лицо Эрлиха и ему подобных, служивших «сексотами» по совместительству с литераторством. Остается надеяться, когда-нибудь откроются имена сексотов, а пока вполне допустимо их «вычислять» и высказывать подозрения. Во всяком случае, в архиве, связанном с делом о смерти В. Маяковского, имеются доносы Агранову и его сотрудникам.*
* Некоторые доносы все же были обнародованы в период «после перестройки». В частности из доноса о Булгакове можем кое-что узнать об Агранове.
Из агентурно-осведомительной  сводки 5-го Отделения СООГПУ от 10 ноября 1928 года:
«О «Никитинских субботниках» Булгаков высказал уверенность, что они — агентура ГПУ.
Об Агранове Булгаков говорил, что он друг Пильняка, что он держит в руках «судьбы русских литераторов», что писатели, близкие к Пильняку и верхушкам Федерации, всецело в поле зрения Агранова, причем ему даже не надо видеть писателя, чтобы знать его мысли». (Петелин В. В., примеч. к Собранию сочинений М. Булгакова, М., Голос, 2000, т. 10, с. 226.)
Если всерьез воспринять слова Булгакова об Агранове, то он причастен и к судьбе Есенина, и к судьбе Маяковского. Если инсценировка самоубийства Есенина была организована весьма грязно, и для поддержания этой версии в советское время ГПУ-НКВД-КГБ прилагало большие усилия, зомбируя общество через прессу, запугивая расстрелами и репрессиями родных и друзей поэта, то как обстоит дело с версией убийства Маяковского?
Подозрение вызывают некоторые обстоятельства. Предсмертное письмо датируется 12 апреля, а смерть поэта произошла 14 апреля. Но кто и как его обнаружил, из материалов дела не усматривается. Из протокола осмотра места происшествия, подписанного народным следователем Синевым и врачом-экспертом Рясенцевым можно только узнать, что до их прибытия сундук с бумагами Маяковского опечатан сотрудниками ОГПУ.
В другом рапорте (автор неизвестен), имевшемся в материалах Ежова, сообщается, что это были Олиевский, Агранов, Гендин, Рыбкин: «Рыбкин и Олиевский просмотрели переписку Маяковского, сложили в ящик и опечатали своей печатью, оставив на месте, тов. Олиевский изъял предсмертную записку» (с. 72). Уже на следующий день «записка» публикуется в газете «Правда» (15 апреля 1930 года, № 104). Ее содержание скорее напоминает пародию на предсмертную записку, т.к. нормальный человек вряд ли мог всерьез воспринимать ее смысл. Например, что семья поэта — две замужние женщины, находившиеся в законном браке за другими людьми, вместе с «мамой и сестрами». Неужели Маяковский не понимал, что это оскорбление для его родных?
Как мог появиться такой текст? Свидетельствует ли он о психической нормальности поэта? Скорее всего, этот текст не предназначался для публики, а появился в результате некой провокации. Например, в компании речь заходит о самоубийстве Есенина, о его «предсмертной записке», затем разговор перемещается на присутствующих, что бы они написали, оказавшись в такой ситуации? Потом решают написать, и читают друг другу, может, даже шутят и веселятся. Например, фраза у Маяковского «Покойник этого (сплетен — В.М.) ужасно не любил» явно при чтении им же в компании вызвала бы смех. Так и другие фразы содержат шутливость, иронию или пародийность, например: «Товарищи Вапповцы, не считайте меня малодушным. Сериозно — ничего не поделаешь. Привет. Ермилову скажите что жаль снял лозунг надо бы доругаться».
Весьма похоже, что это не настоящая предсмертная записка, а пародия, шутка. Хотя и не очень веселая. Та же С. Стрижнева замечает: «Даже 14 апреля, за несколько минут до выстрела, Маяковский говорит Полонской, что он не может покончить с жизнью из-за матери. <…> Возможно, поводом к написанию предсмертного письма явился какой-то разговор». Но если публику убедили в «самоубийстве» Есенина, «записке-стихе», адресованной не матери, не отцу и сестрам, а знакомому меньше  двух лет Эрлиху, то уж в «записке» Маяковского — сам бог велел. Ход мыслей и действий ОГПУ в обоих случаях одинаковый, напечатай в «Правде», и примут за правду. Но без высшего партийного руководства это не обошлось.
Кто же давал на все это санкцию? Может, тот, кто это заказывал? Скорее всего!
Читатель спросит, кому же надо было заказывать Маяковского? Вопрос некорректный!
Следует спросить, а кто в то время мог заказать Маяковского, чтобы все произошло таким образом, как это было устроено? Только тот же, кто и Есенина «заказал»!
Конечно, в случае Маяковского мы не имеем пока прямых доказательств убийства, как в случае убийства Есенина. Однако косвенные предпосылки имеются и в этом случае.
Так же, как в случае Есенина, до сих пор не обнародуется полное «досье» на Маяковского. В «досье Ежова» имеются документы, связанные со смертью поэта, и доносы, относящиеся к периоду после 14 апреля 1930 года. Но где же доносы, относящиеся к периоду жизни поэта?
Полагать, что «досье» Маяковского не было, что на него не писали доносы и донесения, зная общественную обстановку того времени, нет никаких оснований. Просто все эти документы до сих пор являются засекреченными. Например, Брики явно сотрудничали с «органами» и должны были отчитываться о своей «работе». Если на Булгакова велось подобное досье, и донесения писались людьми из его близкого окружения еще с начала 1920 годов, то почему для Маяковского, Есенина, Ахматовой делалось исключение? Конечно, и на них досье были, и весь вопрос, где они сейчас, если не были уничтожены?
Но самое главное косвенное доказательство, по крайней мере, для автора этих строк, это участие в деле Маяковского судмедэксперта Маслова, уже «отметившегося» в деле Есенина!  Это из тех ученых, которые всегда чувствуют, что от них хотят власти, и тоже выполняют «социальный заказ», подкрепляя его своими учеными чинами и званиями, и за это получая новые чины и звания. Поэтому версия убийства Маяковского не должна отбрасываться на основании мнения какого-нибудь «заслуженного эксперта», она не исследована до конца, и дело о смерти поэта закрывать рано.

Декабрь 2010 г.

Комментарии  

0 #4 RE: МЕШКОВ В. А. О смерти Есенина надо говорить как перед судомАнна 27.12.2020 06:03
/Файл с изложенным выше текстом был отослан оппоненту Л., с предложением высказать ответные аргументы в защиту официальной версии.Спустя некоторый срок Л. сообщил о своей занятости/ (с) - видимо, ему НЕЧЕГО сказать. И тема неинтересна, и судьба погибшего поэта безразлична. /Именно изучение подлинников ...протоколов обнаруживает, что Горбов лжет. По вызову, когда имеется труп, выезжает бригада «убойного отдела», в том числе врач, криминалист, фотограф и т.д./ (с) (ВРАЧ, видимо, БЫЛ – об этом косвенно свидетельствова л Н. Браун, сообщив, что разрывы уголков рта погибшего поэта были аккуратно зашиты медицинским швом. /По его словам, именно они вынимали тело поэта из петли, осматривали и ничего подозрительного не нашли./ (с) «Подозрительног о не нашли», но разорванные уголки рта сочли нужным подшить мединск. швом… Зачем исправления там, где всё в порядке? Видимо, эти повреждения проблематично списать на "ожог трубой" и т.п.
Цитировать
0 #3 RE: МЕШКОВ В. А. О смерти Есенина надо говорить как перед судомНаталья Игишева 08.04.2016 10:23
Прошу прощения, в предыдущем комментарии к этой статье смешала две версии: официальную и неофициальную. Хотела сказать, что Эрлих не мог бы забыть про стихотворение ни в том случае, если бы версия сестры соответствовала действительност и и имело место самоубийство (потому что в этом случае прощальное послание было бы связано для него с тяжелым душевным потрясением), ни в том, если бы уже был задействован в заговоре с целью выдать автограф за предсмертную записку, а перед Миррой Иосифовной разыграл спектакль с попыткой спасти «самоубийцу» (потому что тогда постарался бы как можно скорее поставить в известность о рукописи всех всех, кого нужно).
Цитировать
0 #2 RE: МЕШКОВ В. А. О смерти Есенина надо говорить как перед судомНаталья Игишева 08.04.2016 06:39
К сожалению, Мирра Иосифовна все же лжет (а из желания посмертно обелить брата, по его или еще чьему-то наущению – вопрос отдельный, да и чисто академический). Разыграть перед ней такой спектакль Эрлих мог бы только в том случае, если бы уже знал о «предсмертной записке»; но тогда об автографе незамедлительно сообщили бы милиции, а потом и СМИ. По факту же записка не фигурирует ни в свидетельских показаниях (в т. ч. у самого Эрлиха), ни где-либо еще до 29.12.1925, когда о ней написал в своей заметке Устинов. Но ведь не мог же Эрлих, найдя и прочитав страшное послание, бросившись спасать друга и опоздав (читайте: пережив ужасное потрясение), затем вновь на много часов об этом забыть! Остается считать, что идея для вящей убедительности выдать кровавый стих (очевидно, найденный в вещах убитого поэта) за предсмертную записку пришла в голову кому-то из чекистов с изрядным опозданием, уже после того, как труп «оформили».
Цитировать
0 #1 RE: МЕШКОВ В. А. О смерти Есенина надо говорить как перед судомНаталья Игишева 29.12.2015 00:10
Малоправдоподоб но, что Эрлих до поздней ночи ходил с кровавым посланием в кармане и лишь тогда наконец-то удосужился его прочесть. Скорее всего, человек, которому в карман сунули непонятный листок с таинственным указанием прочесть дома, просто из любопытства (а то и из беспокойства) достанет и прочитает его, едва лишь выйдя за дверь. Еще менее правдоподобно, что человек, решивший уйти из жизни, станет кому-то об этом своем намерении заранее сообщать, тем более – лучшему другу (каковым Эрлих, по его словам, был для Есенина), который наверняка примчится его спасать: напротив, самоубийца всячески позаботится о том, чтобы ему не помешали.
Цитировать

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика