Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58549405
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
2414
16647
19061
56248947
603227
1020655

Сегодня: Март 19, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

ГЕТМАНСКИЙ Э. «Я родной земли печальник, я певец земли родной»

PostDateIcon 27.10.2018 21:21  |  Печать
Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 
Просмотров: 4406

«Я родной земли печальник, я певец земли родной»
(из коллекции книжных знаков Э.Д. Гетманского)

Жизнь Есенина с 1920 года была «затяжным прыжком» к петле ленинградской гостиницы «Англетер» в конце декабря 1925 года. Он много пьёт, буянит, скандалит, за ним тянется шлейф возбуждённых уголовных дел. Ни одно дело не было доведено до конца. Есенина 10 раз доставляли в милицию для «вытрезвления». Владислав Ходасевич писал по этому поводу: «относительно же Есенина был отдан в 1924 году приказ по милиции — доставлять в участок для вытрезвления и отпускать, не давая делу дальнейшего хода». Его жена Зинаида Райх рассказывала, что после одного из приводов в милицейский участок, он попросил начальника отделения отпустить его домой потому, что он поэт, и не должен сидеть наравне с бродягами и проститутками. Милицейский начальник предложил Есенину тут же сочинить стихотворение. Поэт был выпущен на свободу после того, как сочинил экспромт:

Я родной земли печальник,
Я певец земли родной.
Будь же добр [и] ты, начальник,
Отпусти меня домой…

Этой буйной и скандальной жизни поэта способствовали его «друзья в кавычках», «лёгкие подруги», «вспыльчивые связи», не хватало ему истинной дружбы и истинной любви, он так часто тосковал об этом: «Друзей так в жизни мало…», «Ни жены, ни друга». Эта тема кочевала у Есенина из одного стихотворения в другое. Недаром же Есенин писал ещё в 1922 году: «Средь людей я дружбы не имею…». Его некому было просто молчаливо, по-человечески пожалеть. Эти «друзья» наоборот старались показать Есенина хулиганом, пьяницей и скандалистом.

Тульский график Владимир Чекарьков нарисовал книжный знак «Ex libris Aron Barkan», предназначался он для книг по есенинской теме домашней библиотеки бизнесмена из Санкт-Петербурга Арона Баркана. На этой графической миниатюре изображены люди из окружения Сергея Есенина — М. Кольцов, В. Князев, В. Львов-Рогачевский, В. Мануйлов, М. Цветаева. Н. Никитин. А. Кожебаткин, Саша Чёрный и И. Ионов. На этом экслибрисе читаются строки из есенинского стихотворения 1919 года «Хулиган»:

Но не бойся, безумный ветр,
Плюй спокойно листвой по лугам.
Не сотрет меня кличка «поэт»,
Я и в песнях, как ты, хулиган.

Chekarkov Barkan

Марина Цветаева — «Таскать поэта в хвосте политики — непроизводительно»

«Таскать поэта в хвосте политики — непроизводительно»

CvetaevaПоэтесса, прозаик, переводчица Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) родилась в Москве в семье профессора Московского университета и основателя Московского музея изящных искусств И. Цветаева. Детские годы Цветаевой прошли в Москве и в Тарусе. Начальное образование получила в Москве, в частной женской гимназии М. Брюхоненко; продолжила его в пансионах Лозанны (Швейцария) и Фрайбурга (Германия). В шестнадцать лет предприняла поездку в Париж, чтобы прослушать в Сорбонне краткий курс лекций о старофранцузской литературе. Цветаева начала писать стихи в шестилетнем возрасте на русском, на французском и немецком языках. В 1906-1907 годах написала повесть «Четвертые», в 1906 году перевела на русский язык драму французского писателя Э. Ростана «Орлёнок». В 1910 году Марина Цветаева выпустила свой первый сборник «Вечерний альбом». На раннее творчество Цветаевой значительное влияние оказали Николай Некрасов, Валерий Брюсов и Максимилиан Волошин. В 1911 году выходит второй сборник стихотворений Цветаевой «Волшебный фонарь», а в 1913 году выходит третий сборник — «Из двух книг».

М. Цветаева встретилась и познакомилась с С. Есениным в Петрограде в декабре 1915 года на квартире известного инженера-механика, стоявшего во главе крупнейших в России Николаевских судостроительных верфей Иоакима Каннегисера.

М. Цветаева запомнила чтение С. Есениным поэмы «Марфа Посадница» в 1916 году: «Есенин читает «Марфу Посадницу», принятую Горьким в «Летопись» и запрещённую цензурой. «Помню сизые тучи голубей и чёрную — народного гнева. — Как московский царь — на кровавой гульбе — продал душу свою — антихристу…». Слушаю всеми корнями волос. Неужели этот херувим, этот Milchgesicht (лицо цвета молока (нем.), что оперное «Отоприте! Отоприте! — э т о т — э т о написал? — почувствовал? (С Есениным никогда не перестала этому дивиться)». Затем М. Цветаева слушала в исполнении С. Есенина частушки «под гармонику точно из короба, точно из её кузова сыплющимся горохом говорка…». Отношение М. Цветаевой к С. Есенину было разным, оно менялось по мере узнавания поэтом поэта.

М. Цветаева была свидетельницей дружбы С. Есенина со студентом Петроградского политехнического института Леонидом Каннегисером в 1915 году. Начинающий поэт Л. Каннегисер входил в окружение М. Кузмина. Был одним из участников группы молодых петроградских поэтов (Рюрик Ивнев, В. Чернявский, К. Ляндау, М. Струве и др.), с которыми близко сошёлся Есенин в марте-апреле 1915 года.

Летом 1915 года он гостил у Есенина в Константинове. Об их дружеских отношениях вспоминала М. Цветаева: «Лёня. Есенин. Неразрывные, неразливные друзья. В их лице, в столь разительно-разных лицах их сошлись, слились две расы, два класса, два мира. Сошлись — через всё и вся — поэты. Лёня ездил к Есенину в деревню, Есенин в Петербурге от Лёни не выходил. Так и вижу их две сдвинутые головы — на гостиной банкетке, в хорошую мальчишескую обнимку, сразу превращавшую банкетку в школьную парту… (Мысленно и медленно обхожу её) Лёнина чёрная головная гладь, Есенинская сплошная кудря, курча, Есенинские васильки, Лёнины карие миндалины. Приятно, когда обратно — и так близко. Удовлетворение, как от редкой и полной рифмы». Есенин упоминается в одном из стихотворений Каннегисера: «С светлым другом, с милым братом Волгу в лодке переплыть». 30 августа 1918 года, решив отомстить за расстрел близкого и ни в чем не виновного друга офицера В. Перельцвейга, убил председателя Петроградской ЧК М. Урицкого. Выстрел Каннегисера (наряду с произошедшим в тот же день в Москве покушением Фанни Каплан на Ленина) стал сигналом к началу 5 сентября красного террора, взятию большевиками заложников из числа дворян и интеллигенции, и их расстрелам. В октябре 1918 года Л. Канегисер был расстрелян.

В момент убийства Урицкого и последующих арестов среди знакомых Каннегисера Есенина в Петрограде не было, в следственном деле Л. Каннегисера имя Есенина не упоминается.

М. Цветаева встречалась с С. Есениным в московском Дворце Искусств в 1919 году. С. Есенин был принят действительным членом-сотрудником, а М. Цветаева — кандидатом в члены-сотрудники. 1 мая 1919 года С. Есенин, М. Цветаева и другие члены «Дворца Искусств» читали стихи на вечере поэтов, посвящённом «Празднику труда». А. Эфрон, дочь М. Цветаевой, вспоминала: «В зале к нам подошёл Есенин и что-то стал говорить маме. Я не слушала и не помню, что он говорил». С. Есенин и М. Цветаева сдали свои стихи для публикации в «Первом сборнике стихов Дворца Искусств» (сборник не вышел). В июле 1920 года М. Цветаева помещает в свою записную книжку частушку, автором которой обозначен С. Есенин:

Россия-матушка!
Да впала в лень она:
Не вытащит да живота
Да из-под Ленина!

25 октября 1920 года М. Цветаева встретила в Большом зале консерватории С. Есенина, выпущенного из-под стражи под поручительство Я. Блюмкина. Записала разговор с ним: «Серёжа, милый дорогой Серёжа, откуда ты?» — «Я восемь дней ничего не ел». — «А где ты был, наш Серёженька?» — «Мне дали пол-яблока там. Даже воскресенья не празднуют. Ни кусочка хлеба там не было. Едва-едва вырвался. Холодно. Восемь дней белья не снимал. Ох, есть хочется!» — «Бедный, а как же ты вырвался?» — «Выхлопотали». Все обступили и стали расспрашивать». 11 мая 1922 года вместе с дочерью Алей Марина Цветаева покинула родину. Семья недолго жила в Берлине, затем поселилась в ближайших окрестностях Праги, а в ноябре 1925 года переехала в Париж. В 1922 году в Берлине издаются её книги «Стихи к Блоку» и «Разлука».

Следующая встреча М. Цветаевой с С. Есениным могла состояться 19 мая 1922 года в «Доме Искусств» (Берлин), на котором присутствовала и читала свои стихи «недавно приехавшая из России М. Цветаева». Ждали С. Есенина, его не было, разошлись с чувством разочарования. В июле 1922 года в Антверпене (Бельгия) в журнале «Lumire» (№ 9–10) напечатаны произведения российских поэтов С. Есенина, В. Маяковского, И. Эренбурга, О. Мандельштама и М. Цветаевой. Марина Цветаева называла Есенина «ржаным поэтом» и говорил о нём: «талантлив очень».

Марина Цветаева была потрясена кончиной поэта. 9 января 1926 года она откликнулась на смерть Есенина стихотворением «Брат по песенной беде»:

Брат по песенной беде —
Я завидую тебе.
Пусть хоть так она исполнится
— Помереть в отдельной комнате! —
Скольких лет моих? лет ста?
Каждодневная мечта.

* * *

И не жалость: мало жил,
И не горечь: мало дал.
Много жил — кто в наши жил
Дни: всё дал, — кто песню дал.

Жить (конечно не новей
Смерти!) жилам вопреки.
Для чего-нибудь да есть —
Потолочные крюки.

Марина Цветаева задумала написать о Сергее Есенине поэму, просила Бориса Пастернака подбирать и пересылать ей из СССР информацию о его гибели. 24 января 1926 года Б. Пастернак писал Г. Устинову: «Марина Цветаева обратилась ко мне со следующей просьбой. Она хочет писать поэму о Сергее Есенине (род реквиема, наверное, или лирической трагедии) … Вашей статьи я до сих пор не мог достать. Может быть, Вы её, а также и другие ленинградские статьи, что окажется под рукой, приложите к тому, что найдёте возможным и нужным сообщить Марине Ивановне». Но поэма не появилась. 1 июля 1926 года М. Цветаева писала Б. Пастернаку о своей творческой неудаче в работе над поэмой, так как «не смогла (пока) взять Есенина», как это удалось сделать Б. Пастернаку в его поэме о Шмидте. Поэма М. Цветаевой о С. Есенине не появилась потому, что она поняла причину его смерти — его убила система, заказа которой он выполнить не смог (мало кто смог, а среди тех, кто смог — мало поэтов).

Она не смогла описать этого в поэме, но подробно описала в «Поэте и времени» («Воля России», Прага, 1932 год): «…Но так ведь можно дойти до Есенина, запоздавшего в свой край всего на десять лет. Родись он на десять лет раньше — пели бы — успели бы спеть — его, а не Демьяна. Для литературы эпохи показателен он, а не Демьян — показательный может быть, но никак не для поэзии. Есенин, погибший из-за того, что заказа нашего времени выполнить не мог — из-за чувства очень близкого к совести: между завистью и совестью — зря погиб, ибо даже гражданский заказ нашего времени (множеств — единоличному) выполнил. «Я последний поэт деревни»…» «…Из Истории не выскочишь. Пойми это Есенин, он спокойно пел бы не только свою деревню, но и дерево над хатой, и этого бы дерева никакими топорами из поэзии XX в. не вырубить…». «…Есенин погиб, потому что не свой, чужой заказ (времени — обществу) принял за свой (времени — поэту), один из заказов — за весь заказ. Есенин погиб, потому что другим позволил знать за себя, забыл, что он сам провод: самый прямой провод! Политический (каков бы ни был!) заказ поэту — заказ не по адресу, таскать поэта по Турксибам — не по адресу, поэтическая сводка вещь неубедительная, таскать поэта в хвосте политики — непроизводительно. Посему: политический заказ поэту не есть заказ времени, заказывающего без посредников. Заказ не современности, а злободневности. Злобе вчерашнего дня и обязаны мы смертью Есенина. Есенин погиб, потому что забыл, что он сам такой же посредник, глашатай, вожатый времени — по крайней мере, настолько же сам своё время, как и те, кому во имя и от имени времени дал себя сбить и загубить…».

У Цветаевой не сложились хорошие отношения с эмиграцией, особенно после публикации приветствия В. Маяковскому, приехавшему в Париж. Оказавшись «белой вороной» в эмиграции, М. Цветаева, чтобы выдержать материальные трудности, переводит на французский язык поэму «Молодец» (проиллюстрированную Н. Гончаровой). Написала на французском языке «Письма к амазонке», несколько автобиографических миниатюр. Последние годы в эмиграции отмечены созданием поэмы «Перекоп», «Стихов к Пушкину». В 1937 году С. Эфрон возвратился в СССР. В 1939 году приехала М. Цветаева с детьми. Поселились под Москвой в Болшево. 27 августа 1939 года была арестована дочь М. Цветаевой Ариадна и осуждена по статье 58-6 (шпионаж) Особым совещанием на 8 лет исправительно-трудовых лагерей. 10 ноября 1939 года был арестован НКВД муж М. Цветаевой. 6 августа 1941 года он был осуждён Военной Коллегией Верховного Суда СССР по ст. 58-1-а УК к высшей мере наказания. Был расстрелян 16 октября 1941 года на Бутовском полигоне НКВД в составе группы из 136 приговорённых к высшей мере наказания заключённых, спешно сформированной в целях «разгрузки» тюрем прифронтовой Москвы.

После ареста мужа и дочери М. Цветаева была вынуждена скитаться. Подготовленный в 1940 году сборник стихов Цветаевой напечатан не был. Денег катастрофически не хватало. После начала Великой Отечественной войны, 8 августа 1941 Цветаева с сыном эвакуировались из Москвы и оказались в Елабуге. 31 августа 1941 года под тягостью нужды, в состоянии крайнего отчаяния покончила жизнь самоубийством. Точное место её захоронения неизвестно. Жена В. Ходасевича писательница Нина Берберова в своей книге «Курсив мой» писала: «Ходасевич однажды сказал мне, что в ранней молодости Марина Ивановна напоминала ему Есенина (и наоборот) цветом, волос, цветом лица, даже повадками, даже голосом; я однажды видела сон, как оба они, совершенно одинаковые, висят в своих петлях и качаются. С тех пор я не могу не видеть этой страшной параллели в смерти обоих — внешней параллели, конечно, совпадение образа их конца, и внутреннюю противоположную его мотивировку». По обоим, к великому огорчению, проехал каток времени.

Василий Князев — «Есенин — не идеолог, не сектант… Есенин — громадный, до сих пор неустанно-растущий поэт»

«Есенин — не идеолог, не сектант… Есенин — громадный, до сих пор неустанно-растущий поэт»

KnyazevПоэт-сатирик Василий Васильевич Князев (1887–1937) родился в Тюмени в семье купца. Учился в гимназии в Екатеринбурге, в 1904–1905 гг. учился в земской учительской семинарии в Санкт-Петербурге, ис¬ключён за политическую деятельность. Первая публикация — 3 января 1905 года, незадолго до Кровавого воскресенья. С 1905 года печатается в разных жанрах — сатира, басни, пародии, частушки, революционные песни, баллады — в журналах «Поединок», «Гном», «Серый волк», «Застрельщик», «Скандал», «Овод», «Маски», «Сатира», «Булат» и др. После поражения первой русской революции из оппозиционных к правительству журналов переходит в либерально-юмористические «Будильник», «Сатирикон», «Новый Сатирикон» и др. В 1910 году издаёт сборник «Сатирические песни». Его книга «Жизнь молодой деревни. Частушки-коротушки Санкт-Петербургской губернии» (1913) была отмечена почётным отзывом Академии наук. Князев не только собирал фольклор, но и в своих стихах использовал фольклорные жанры — раешник, частушку, городской романс. В 1914 году издал в Петербурге книгу «Двуногие без перьев. Сатира и юмор». После Октябрьской революции Князев становится сотрудником «Красной газеты», редактировал журнал «Красная колокольня» (приложение к петроградской «Красной газете»). В «Вестнике литературы» (1919, № 3) отмечалось, что «Князев первый вышел из рядов буржуазной печати и стал под красное знамя». Среди десятков и сотен его боевых агиток, пафосных и сатирических стихов, политических памфлетов и фельетонов самым знаменитым его произведением явилась «Песня Коммуны», опубликованная «Красной газете» за 11 августа 1918 года.

После введения НЭПа Князев отошёл от политико-сатирической деятельности. В 1924 году Князев издал книги «Современные частушки. 1917–1922 гг.» и «Русь. Сборник избранных пословиц, присловок, поговорок и прибауток», в 1925 году — «Частушки красноармейские и о Красной Армии».

С. Есенин хорошо знал, по воспоминаниям С. Городецкого, опубликованные В. Князевым сборники частушек. Тематической подборкой частушек в книге В.В. Князева «Современные частушки 1917-–1922 гг.» С. Есенин мог пользоваться в качестве одного из историко-филологических источников при работе над «Песнью о великом походе». 28 января 1922 года Н. Клюев сообщал С. Есенину из Вытегры: «Князев пишет книгу толстущую про тебя и про меня. Ионов, конечно, издаст её и тем глуше надвинет на Госиздат могильную плиту». Книга В. Князева «Ржаные апостолы (Клюев и клюевщина)» вышла в 1924 году в издательстве «Прибой». В книге, анализируя кратко книгу С. Есенина «Голубень» (1918), В. Князев попытался выяснить характер лиризма Есенина, истоки религиозности Есенина, связь Есенина с имажинистами; взаимоотношения Есенина с Клюевым. Автор «стирает в порошок» Николая Клюева и его собратьев по перу, но приходит к выводу, что «Есенин — не идеолог, не сектант… Есенин — громадный, до сих пор неустанно-растущий поэт».

В. Князев в ночь с 28 на 29 декабря 1925 года находился в морге Обуховской больницы на Фонтанке рядом с телом Сергея Есенина. Виктор Кузнецов в своей книге «Тайна гибели Есенина» писал: «Василий Князев сторожил тело Есенина по чьему-то прямому приказу, а не по своей воле и душевному порыву (такового у него просто не могло быть). Здесь «тёмные силы» явно перестарались с подстраховкой… Цель палачей и их порученца в морге Обуховской больницы — не допустить к осмотру тела поэта ни одного человека, ибо … сразу же обнаружились бы страшные побои и — не исключено — отсутствие следов судмедэкспертного вскрытия». Здесь в морге у тела мёртвого Сергея Есенина Василий Князев и сочинил стихотворение, незамедлительно опубликованное в ленинградской «Новой вечерней газете»:

В маленькой мертвецкой у окна
Золотая голова на плахе;
Полоса на шее не видна —
Только кровь чернеет на рубахе.

Вкруг, на лавках, в полутемноте,
Простынями свежими белея, —
Девятнадцать неподвижных тел —
Ледяных товарищей Сергея.

Я присел на чей-то грубый гроб
И гляжу туманными глазами.
Подавляя слезы и озноб,
Застывая и давясь слезами.

За окном — пустынный белый двор;
Дальше — город в полумраке синем …
Я да трупы — больше никого —
На почетном карауле стынем …

Вот Смирнов (должно быть ломовой), —
Каменно-огромный и тяжелый, —
Голова с бессмертной головой, —
Коченеет на скамейке голой.

Вон Беляев … кровью залит весь …
Мальчик, смерть нашедший под трамваем.
Вон еще … Но всех не перечесть;
Все мы труп бесценный охраняем …

Город спит. Но спят ли те, кого
Эта весть по сердцу полоснула, —
Что не стало более его,
Что свирель ремнем перехлестнуло …

Нет, не спят … Пускай темны дома,
Пусть закрыты на задвижки двери, —
Там, за ними – мечутся впотьмах
Раненные ужасом потери …

Там не знают, где бесценный труп,
Тело ненаглядное, родное;
И несчетность воспаленных губ
Хрипло шепчет имя дорогое …

В ледяной мертвецкой у окна
Золотая голова на плахе
Полоса на шее не видна;
Кровь, и лист, приколотый к рубахе.

В 1927 году Князеву по почте пришла следующая эпиграмма с примечательной анонимной подписью:

Циничен, подл, нахален, пьян
Средь подлецов, убийц и воров
Был до сих пор один Демьян —
Ефим Лакеевич Придворов.
Но вот как раз в Великий пост
Из самых недр зловонной грязи
Встает еще один прохвост —
«Поэт шпаны» — Василий Князев.
Не Есенин

Кто знает, может быть, аноним знал, какую задачу выполнял В. Князев в морге Обуховской больницы сторожа тело Сергея Есенина. В. Князев считал себя «поэтом пролетарской революции». Издал стихотворные сборники «Песни Красного звонаря» (1919), «Красная ленинская деревня» (1925), роман «Деды» (под псевдонимом И. Седых) (1934) из жизни сибирского купечества. Работал над «Энциклопедией пословиц». В 1937 году В. Князев был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации, умер на тюремном этапе в посёлке Атка, в 206 километрах от Магадана. Высказывались предположения, что причиной особого внимания властей послужила работа Василия Князева «над романом о смерти тов. Кирова». В 1992 году он реабилитирован.

Виктор Мануйлов — «Будь навсегда благословенен за каждую твою строку»

«Будь навсегда благословенен за каждую твою строку»

ManujlovЛитературовед, мемуарист и сценарист Виктор Андроникович Мануйлов (1903–1987) родился в Новочеркасске в семье врача. Обучался в частной гимназии Новочеркасска, окончил в 1920 году среднюю школу. В Москву В. Мануйлов приехал с путёвкой Новочеркасского отдела народного образования для поступления на факультет общественных наук Московского университета. Опоздал, зачисление было предварительно произведено. Стал посещать литературные вечера, клубы.

С Есениным впервые повстречался 4 августа 1921 года в кафе имажинистов «Стойло Пегаса». С. Есенин обратил на него внимание, спросил: «А ты, братик, откуда?». «Услышав ответ, — вспоминал В. Мануйлов, — Есенин присел рядом на красный диванчик и спросил, пишу ли я стихи и нет ли у меня их с собой». Затем бегло просмотрел несколько стихотворений и повёл разговор о поэзии, о назначении поэта. С. Есенин поддержал желание В. Мануйлова выступить с чтением стихов в «Стойле Пегаса», одобрительно отнёсся к поэтической полемике В. Мануйлова с В. Шершеневичем. 6 августа 1921 г. по личному приглашению С. Есенина В. Мануйлов присутствовал при чтении поэтом поэмы «Пугачёв» в клубе «Литературного особняка» (Арбат, 78). «Есенин читал «Пугачёва», — вспоминал В. Мануйлов, — с редким воодушевлением и мастерством, слегка задыхаясь, но звонко и буйно, — так через два года, когда я снова его услышал, он уже не читал». По рекомендации С. Есенина В.А. Мануйлова приняли во Всероссийский союз поэтов. Мануйлов в августе 1921 г. неоднократно встречался с Есениным, получил от поэта в дар книгу «Радуница», иногда заходил в книжную лавку имажинистов. Был свидетелем, когда С. Есенин дарил свои книги некоторым посетителям бесплатно.

В феврале 1922 года Мануйлов был переведён по военной службе в Баку, а в 1923 году перешёл в политотдел Каспийского военного флота в качестве преподавателя школы повышенного типа для моряков «Красная звезда». Одновременно он учился в Баку на историко-филологическом факультете Азербайджанского университета в Баку. В. Мануйлов в своих воспоминаниях пишет, что: «До сентября 1924 года мне не пришлось встречаться с Есениным. Правда, однажды мы лишь не намного разминулись, когда Есенин был в Ростове-на-Дону в гостях у поэтессы Нины Грацианской. Он предполагал ехать на юг, но почему-то вдруг раздумал и чуть ли не в тот же день вечером отправился обратно в Москву. Вероятно, было это в феврале 1922 года. Нина Грацианская передала мне потом, что Есенин спрашивал обо мне».

Следующая встреча с С. Есениным состоялась 21 сентября 1924 года в Баку. Встретились в гостинице. «Сергей Александрович, — вспоминал В. Мануйлов, — без пиджака, в расстёгнутой у ворота голубой рубашке, до моего прихода делал гимнастику. Он был весел и приветлив, тотчас узнал меня и, усадив на стул, стал расспрашивать о моих делах за те три года, что мы не виделись». В. Мануйлов был одним из организаторов встречи С. Есенина со студентами Бакинского университета. 3 октября 1924 года С. Есенин, выступая в клубе имени Сабира, пригласил своего друга, написав записку к администратору: «Прошу пропустить тов. Мануйлова на сегодняшний вечер моих стихов. Сергей Есенин. 3/Х-24».

О встречах с поэтом в 1924 году В. Мануйлов вспоминал: «В Баку Есенин читал мне отрывки из «Песни о великом походе», которую тогда писал. Читал нараспев, под частушки: «Эх, яблочко, куда ты катишься…». Я высказал тогда опасение, что вещь может получиться монотонной и утомительной, если вся поэма будет выдержана в таком размере. Есенин ответил: «Я сам этого боялся, а теперь вижу, что хорошо будет…». В. Мануйлов отмечал положительную эволюцию поэтического мастерства Есенина, одобрял его обращение к творчеству Пушкина, он писал: «Есенин любил Пушкина больше всех поэтов в мире. И не только его поэзию, прозу, драматургию, он любил Пушкина-человека. Это был самый светлый, самый дорогой его идеал». В Баку 23 сентября 1924 года С. Есенин на книге «Трерядница» написал: «Дорогому Вите Мануйлову. С.А. Есенин». В. Мануйлов 21 сентября 1924 года написал восторженное стихотворение «Сергею Есенину»:

Есенин, здравствуй! Снова, снова
Идущий впереди меня,
Ты даришь солнечное слово,
Российской удалью звеня!

Ты помнишь? Русой головою
Ты первый мне кивнул слегка,
Когда за строчкою кривою
Хромала каждая строка.

И вот твоей зарей разбужен,
Твоими строфами бурля,
Я сразу понял: ты мне нужен,
Как воздух, солнце и земля.

Ты знаешь сам — когда устанем
От суеты в пустой борьбе,
С какими жадными устами
Идем за песнями к тебе.

Будь навсегда благословенен
За каждую твою строку,
Тебя приветствует, Есенин,
Наш вечно пламенный Баку.

В. Мануйлов писал: «Подпись «С.А. Есенин» имела в данном случае особый смысл. Мне претило панибратское «Серёжа. Серёжка, Серёженька», как называли его многие уже после нескольких часов знакомства. Я всегда называл его Сергеем Александровичем. Обратив на это внимание, Есенин полушутя обозначил в подписи инициалы имени и отчества… С юных лет я был противником спиртного и избегал участия в кутежах. Есенин прощал мне это, хотя иногда и подшучивал надо мной. Может быть, ему даже нравилось во мне это отличие от большей части его друзей и знакомых. И в моих воспоминаниях Есенин, поэтому остался светлым, незамутнённым, таким, каким я его видел и воспринимал в мои восемнадцать-двадцать лет. Глядя на меня, быть может, Есенин вспоминал свою юность, ведь между нами была разница в восемь лет. И он не сердился, не раздражался, когда я не скрывал своего сожаления о его загубленных вечерах и ночах среди случайных и часто чуждых ему собутыльников. Как знать, может быть, мне посчастливилось увидеть в Есенине что-то более существенное, более сокровенное, чем его попойки и шумные пьяные скандалы, о которых он так горько отзывался в своих стихах». В двадцатых числах февраля 1925 года Есенин по пути из Тифлиса в Москву заезжал на несколько дней в Баку, тогда Мануйлову с Есениным удалось встретиться только мельком в редакции «Бакинского рабочего».

С. Есенин в этот приезд познакомился со студенческой приятельницей В. Мануйлова Е. Юкель, которая исполнила для поэта положенные ею на персидскую музыку песни из цикла «Персидские мотивы». Последняя встреча В. Мануйлова с С. Есениным состоялась в июне 1925 г., когда поэт переехал жить к С.А. Толстой на Остоженку, в Померанцевом переулке. Об этой встрече он подробно рассказал в своих воспоминаниях: «Потом Есенин заговорил обо мне и о моих стихах. Сказал, что я «славный парень», что я «очень умный» — «умнее всех нас!» — и что ему «иногда бывает страшно» со мной говорить. А вот стихи я пишу, по его мнению, «слишком головные». Я возражал ему, не соглашался насчёт «головных стихов», сомневался по части ума, но Есенин настаивал на своём и начинал сердиться — он не любил, когда ему противоречили. В этот вечер Есенин много читал, и особенно мне запомнилось, как он, приплясывая, напевал незадолго до того написанную «Песню»:

Есть одна хорошая песня у соловушки —
Песня панихидная по моей головушке,
Цвела — забубенная, росла — ножевая,
А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

Думы мои, думы! Боль в висках и темени.
Промотал я молодость без поры, без времени.
Как случилось-сталось, сам не понимаю,
Ночью жесткую подушку к сердцу прижимаю…

Теперь увидел я совсем другого Есенина, и горькое предчувствие неотвратимой беды охватило, вероятно, не только меня.

Я отцвел, не знаю где. В пьянстве, что ли? В славе ли?
В молодости нравился, а теперь оставили.
Потому хорошая песня у соловушки —
Песня панихидная по моей головушке.
Цвела — забубенная, была — ножевая,
А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

Есенин, прощаясь, подарил мне только что вышедшую свою маленькую книжечку стихов «Берёзовый ситец» с надписью: «Дорогому Вите Мануйлову с верой и любовью. Сергей Есенин». Сам не зная, почему я это сделал, я поцеловал Есенина в шею, чуть пониже уха. Мне казалось, что никогда я не любил его так, как в эту минуту. Это редко со мной бывает — но мне хотелось плакать. И снова горькое предчувствие, что нам не суждено увидеться ещё». 27 сентября 1925 года Виктор Мануйлов написал Сергею Есенину письмо с просьбой прислать стихи для задуманного поэтами из Ростова краевого литературного журнала «Жатва».

В декабре П. Чагин получил из Москвы текст последней редакции поэмы Есенина «Чёрный человек». В. Мануйлов вспоминает: «Мы восприняли эти горькие строки как прощальный привет поэта»:

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.

И все же известие о смерти Есенина было для всех любивших его неожиданным ударом. 28 декабря 1925 года в редакцию «Бакинского рабочего» пришла телеграмма. В тот же вечер это известие подтвердилось по радио. На другое утро в бакинских редакциях, в университете, в библиотеках — всюду только и говорили о гибели Есенина». О трагической гибели и проводах покойного поэта из Ленинграда В. Мануйлову подробно в письме рассказал поэт В. Рождественский.

В. Мануйлов широко известен прежде всего, как пушкинист и лермонтовед. Его 23-летний труд учёного-исследователя творчества Лермонтова завершился в 1981 году изданием «Лермонтовской энциклопедии». В 1934 году под руководством Б.М. Эйхенбаума участвовал в подготовке для издательства «Academia» пятитомного издания сочинений Лермонтова. Будучи одним из руководителей Пушкинского общества, в 1936 году Мануйлов участвовал в подготовке издания к столетию со дня смерти Пушкина. В годы Великой Отечественной войны Мануйлов был уполномоченным Президиума Академии наук СССР по Институту русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР и остался в осаждённом городе. В. Мануйлов для моряков подводной лодки, отправлявшихся на боевое задание, переписал и подарил по их просьбе сборник стихов С. Есенина. Профессор В. Мануйлов преподавал в Ленинградском библиотечном институте им. Н.К. Крупской и Ленинградском университете. Несмотря на то, что он всю жизнь писал стихи, долгое время не публиковал их. Единственная книга «Стихи разных лет» вышла к 80-летию В. Мануйлова. Умер Виктор Андроникович Мануйлов 1 марта 1987 года, похоронен на Комаровском кладбище под Санкт-Петербургом.

Николай Никитин — «Удивителен медный пушкинский стих Есенина»

«Удивителен медный пушкинский стих Есенина»

Nikitin NNПисатель, драматург и сценарист Николай Николаевич Никитин (1895–1963) родился в Санкт-Петербурге в семье железнодорожного служащего. В 1915–1917 годах учился на филологическом факультете Петербургского университета. Во время Первой мировой войны был призван в армию.

Во время пребывания в Петрограде в 1915–1916 годах познакомился с Есениным после его выступления на литературном вечере общества «Страда». «После «вечера» я не мог удержаться, — вспоминал Н. Никитин, — и, ни о чём, не раздумывая, отправился за кулисы, в так называемую артистическую. Не помню, как я «представился» Есенину. Не помню, о чём мы стали разговаривать… Оказалось, что мы одногодки, сверстники. «Ты что же, интересуешься стихами? — спросил меня Есенин. — Ты солдат?». — «Нет, я студент университета. Я только что вернулся с фронта и не успел снять солдатскую форму». Есенин пригласил Никитина к себе в гости. Больше они не встречались до осени 1923 года. Н. Никитин в 1918 году добровольцем вступил в Красную Армию, работал пропагандистом в петроградских воинских частях. После встречи с М. Горьким в 1920 году серьёзно занялся литературным трудом. Примкнул к «Серапионовым братьям». В 1919-1921 годах Никитин служил в РККА. Первая повесть — «Рвотный форт» вышла в 1922 году. Затем публикуются книги «Камни» (1922), «Бунт» (1923) и др. Активно работал в журналистике. Проявил интерес к поэзии С. Есенина. Во второй половине апреля 1922 года Н. Никитин писал А. Воронскому: «Удивителен медный пушкинский стих Есенина».

Положительно отозвался Н. Никитин о поэме С. Есенина «Пугачёв». После прослушивания поэмы в исполнении автора Н. Никитин писал: «Монологи Емельяна Пугачёва и «уральского разбойника» Хлопуши, сочащиеся кровью, страстью, когда-нибудь люди услышать с подмостков какого-нибудь театра. И это будет подлинно народный и романтический театр. Именно он таится в этой крестьянской поистине революционной драме… Есенин действительно так читал эту драму, что она была видна и без декораций, без актёров, без театральных эффектов». В 1923–1925 годах Н. Никитин был сотрудником газеты «Ленинградская правда». С. Есенин в неоконченной статье «О писателях-«попутчиках»» отмечал, что среди беллетристов, внёсших вклад в русскую художественную литературу, числится и Н. Никитин. Вместе с С. Есениным 9 мая 1924 года он подписал коллективное письмо в Отдел печати ЦК РКП, в котором протестовали против огульных нападок критики на писателей-попутчиков, которые поддерживают своим писательским трудом Советскую Россию. Когда Есенин обсуждал план издания журнала, то он предусматривал участие в отделе прозы Пильняка, Иванова, Никитина и др. После возвращения поэта из зарубежной поездки при встрече в Ленинграде С. Есенин на квартире Никулина прочитал поэму «Анна Снегина». В своей устной оценке Н. Никитин обратил внимание на то, что многие образы в поэме не описаны до конца. «Есенин метнулся в мою сторону, — вспоминал Н. Никитин. «Евгения Онегина» хочешь? Так, что ли? «Онегина»?» — «Да».

В статье «Вредные мысли» (1924) Никитин заявлял: «Нельзя требовать от художника, чтобы он был общественным сейсмографом, это не главная цель искусства, у него своё ухо, своя игра, только ему присущая». 26 июля 1924 года С. Есенин писал Г. Бениславской из Ленинграда: «Еду в Рязань с Никитиным. Уж очень дьявольски захотелось поудить рыбу». В 1924 году Н. Никитин сопровождал С. Есенина во время посещения им московской ермаковской ночлежки, слушал чтение поэтом «Москвы кабацкой» и новые лирические произведения, которые с восторгом были приняты разношёрстной публикой ночлежки. В ноябре 1925 года состоялась встреча с С. Есениным на квартире И. Садофьева. «Когда я пришёл, — вспоминал Н. Никитин, — гости отужинали, шёл какой-то спор, и Есенин не принимал в нем участия. Что-то очень одинокое сказывалось в той позе, с какой он сидел за столом, как крутил бахрому скатерти». О последних днях пребывания С. Есенина в Ленинграде Н. Никитин писал: «Помню, как в Рождественский сочельник, кто-то мне позвонил, спрашивая, — не у меня ли Есенин, ведь он приехал… Я ответил, что не знаю о его приезде. После этого два раза звонили, и я ответил, что не знаю о его приезде. После этого два раза звонили, и я искал его, где только мог. Мне и в голову не пришло, что он будет прятаться в злосчастном «Англетер». Рано утром, на третий день праздника, из «Англетера» позвонил Садофьев. Всё стало ясно. Я поехал в гостиницу». Н. Никитин принимал участие в траурных мероприятиях при проводах поэта в Ленинграде. 31 декабря 1925 года в вечернем выпуске «Красной газеты» опубликовал заметку «О смерти Есенина». В «Красной нови» (1926, № 3) напечатал мемуары «Встречи. 1923–1925». Н. Никитин писал: «Я не претендую на звание друга Есенина, прежде всего потому, что у меня такое же понятие о дружбе, какое было и у него. Но я знал Есенина главным образом в течение последних трёх лет его жизни».

Более полные воспоминания «О Есенине» Н. Никитин написал в декабре 1960 года. Никитин считал, что «Есенин, конечно, не был ангелом, но я предпочитаю следовать не за распространителями «дурной славы», которая сама бежит, а за Анатолем Франсом. Франс очень верно и мудро говорил о Верлене: «…нельзя подходить к этому поэту с той же меркой, с какой подходят к людям благоразумным. Он обладает правами, которых у нас нет, ибо он стоит несравненно выше и вместе с тем несравненно ниже нас. Это бессознательное существо, и это такой поэт, который встречается раз в столетие». Я верю в то, что это же самое вполне приложимо к Есенину».

Как прозаик Н. Никитин известен своими произведениями «Поговорим о звёздах», «Это было в Коканде», «Северная Аврора» (по мотивам этого романа написал пьесу «Северные зори»). Его перу также принадлежат рассказы и очерки «С карандашом в руке», «Обоянские повести», «Рассказы разных лет». По своим рассказам писал сценарии кинофильмов «Могила Панбурлея», «Парижский сапожник». Умер лауреат Сталинской премии Николай Николаевич Никитин в Ленинграде 26 марта 1963 года.

Саша Чёрный — «От российской чепухи черепа слетают»

«От российской чепухи черепа слетают»

ChernyПоэт Саша Чёрный (настоящее имя Александр Михайлович Гликберг) (1880–1932) родился в Одессе, в семье провизора. В семье было пятеро детей, двоих из которых звали Саша. Блондина называли «белый», а брюнета — «чёрный». Так и появился псевдоним. Чтобы дать ребёнку возможность поступить в гимназию, родители крестили его. Учился во 2-й Житомирской гимназии, но был исключён из 6-го класса. Саша сбежал из дома и стал попрошайничать. Эту историю написали в газете, и местный благотворитель К.К. Роше, растроганный историей мальчишки, взял его к себе на воспитание. Роше обожал поэзию и приучил к этому юного Гликберга, дал ему хорошее образование и подтолкнул к тому, чтобы Саша начал писать стихи. Именно Роше можно считать крестным отцом Саши в области литературы и поэзии. С 1914 года по 1917 год Александр Гликберг служил рядовым в учебной команде, проходил службу в 5-й армии рядовым при полевом лазарете, затем работал в Новоселенской таможне. Познакомился с М. Горьким. 1 июня 1904 года в житомирской газете «Волынский вестник» был напечатан его «Дневник резонёра» за подписью «Сам по себе». В 1905 году он переезжает в Санкт-Петербург, где публикует принёсшие ему известность сатирические стихи в журналах «Зритель», «Альманах», «Журнал», «Маски», «Леший» и др. Как писал Корней Чуковский: «получив свежий номер журнала, читатель, прежде всего, искал в нём стихи Саши Чёрного». Первое стихотворение под псевдонимом «Саша Чёрный» — антиправительственный памфлет «Чепуха», напечатанный 27 ноября 1905 года, привёл к закрытию журнала «Зритель». Из-за этого молодой поэт имел проблемы с властями и владельцами журнала, некоторое время его не принимали в обществе, сделали своеобразным изгоем.

От российской чепухи
Черепа слетают,
Грузди черные грехи
Кровью заливают…

Поэтический сборник «Разные мотивы» был запрещён цензурой. В 1906–1908 годах жил в Германии, где продолжил образование в Гейдельбергском университете. Вернувшись в Петербург в 1908 году, сотрудничает с журналом «Сатирикон». Выпускает сборники стихов «Всем нищим духом», «Невольная дань», «Сатиры». Публикуется в журналах «Современный мир», «Аргус», «Солнце России», «Современник», в газетах «Киевская мысль», «Русская молва», «Одесские новости». Становится известным как детский писатель, написав книги «Тук-Тук», «Живая азбука» и другие. Стихотворение С. Чёрного было напечатано в одноразовой газете «Во имя свободы» Союза деятелей искусств от 25 мая 1917 года наряду со стихотворениями С. Есенина, А. Ахматовой, И. Северянина и др. В 1918 году эмигрировал, жил в столице Литвы Вильно, затем в 1920 году переехал в Берлин, где два года сотрудничал в «Русской газете» и «Руль», потом жил в Риме, в 1924 году переехал в Париж. В парижской «Русской газете» от 2 ноября 1924 года он опубликовал эпиграмму на Сергея Есенина:

Я советский наглый «рыжий»
С красной пробкой в голове.
Пил в Берлине, пил в Париже,
А теперь блюю в Москве.

Поводом для эпиграммы послужило турне Есенина и Айседоры Дункан по Европе и Америке. Скандальные выступления, сопровождавшиеся революционной бравадой и пьяными дебошами, освещались и комментировались эмигрантской прессой. Эта эпиграмма имеет эпиграф «И возвратятся псы на блевотину свою» — это несколько изменённая цитата из Нового Завета: «Но с ними случится по верной пословице: пёс возвращается на свою блевотину…» (Пётр, 2, 22). По поводу фразы «С красной пробкой в голове». Здесь игра слов. Возможно двойное толкование метафоры: революционный (красный) настрой есенинской поэзии, либо бытовое выражение «красная пробка» или «красная головка» применительно к водке низкого качества. В царской, а затем в Советской России вид закупоривания бутылок с водкой как бы маркировал её качество. Низкосортная водка запечатывалась картонной пробкой, залитой сургучом, а водка высокого качества — пробкой из светлого металла («белая головка»). 20 декабря 1924 года С. Есенин в письме Г. Бениславской писал: «За стеной кто-то грустно насилует рояль…», навеянное предпоследней строфой стихотворения С. Чёрного «Обстановочка» из его книги «Сатира». В 1929 году Саша Чёрный приобрёл участок земли на юге Франции, в местечке Ла Фавьер, построил свой дом, куда приезжали русские писатели, художники, музыканты. Он скончался от сердечного приступа 5 августа 1932 года, похоронен на кладбище Лаванду, департамент Вар.

Илья Ионов — «…таких, как Ионов, я люблю»

«…таких, как Ионов, я люблю»

IonovИздательский работник, поэт Илья Ионович Ионов (настоящая фамилия Бернштейн) (1887–1942) родился в Одессе в бедной мещанской еврейской семье. С двенадцати лет устроиться на работу в одну из одесских типографий. Под влиянием старшего брата Александра, революционера, рано пристрастился к чтению. Был вовлечён в революционное движение, активно распространял нелегальную литературу, пробовал писать стихи «революционного содержания». Сдал экстерном экзамены за 4-ый класс гимназии. В 1904 году И. Ионов вступил в партию. Печатался в газете «Правда». Первые стихи появились в 1905 году в сборнике «Пролетарское дело». И. Ионов неоднократно арестовывался. В 1906 году был сослан, бежал, опять был арестован. В июне 1907 году, протестуя против жёсткого тюремного режима в одиночной камере, предпринял попытку самоубийства. В ноябре 1908 года по обвинению в принадлежности к военно-боевой организации Петербургского комитета РСДРП был приговорён к восьми годам каторги, отбывал её в каторжных тюрьмах, в том числе в Шлиссельбургской крепости. До ссылки Илья Ионов работал в рабочем издательстве «Прибой», которое было первым легальным партийным издательством большевиков. Издательство появилось в Санкт-Петербурге в конце 1912 года и было под контролем ЦК партии большевиков. Печатался И. Ионов в большевистской газете «Правда». В 1913 году он был сослан в Сибирь, сначала в Нарым, затем в 1915 году — в село Тутура Верхоленского уезда Иркутской губернии, где пробыл до Февральской революции 1917 года.

После Октябрьской революции Ионов был сотрудником Пролеткульта. В 1918 году стал председателем правления издательства Петросовета, редактором журнала «Пламя». В 1919–1923 годах был заведующим Петрогосиздатом. В первые послереволюционные годы И. Ионов организовал выпуск с дореволюционных матриц сочинений Достоевского, Герцена, Салтыкова-Щедрина, Чехова, Тургенева. И. Ионов одним из первых стал восстанавливать широкую торговлю книгами в сельской местности. В 1924–1925 годах возглавлял Ленинградское отделение Госиздата, где твёрдо проводил линию партии. В 1924 году при его участии было закрыто организованное М. Горьким издательство «Всемирная литература», запретил публикацию книги Ильи Эренбурга «Рвач». В 1924–1925 годах был членом Центральной контрольной комиссии РКП(б).

Знакомство С. Есенина и его друзей с И. Ионовым произошло в начале 1920-х годов, когда поэты-имажинисты развернули активную издательскую деятельность. Отношения между ними установились довольно доверительные. Об этом можно судить по письму С. Есенина и А. Мариенгофа, с которым они обратились в начале сентября 1921 года к редактору журнала «Книга и революция» И. Ионову: «Дорогой Ионов! Ты обещал нам поместить в своей «Книге и революции» наше корректное письмо — заранее признательны, за что и лобызаем. Есенин, Мариенгоф».

В феврале 1922 года С. Есенин находился в Петрограде вместе с Айседорой Дункан. В этот приезд поэт решает и вопросы об издании своих произведений. 13 февраля 1922 года он договаривается с И. Ионовым о публикации поэмы «Пугачёв» и подписывает документ: «Расписка дана сия в том, что я, поэт С. Есенин, запродал т. Ионову для Петроградского отделения Госиздата поэму «Пугачёв» третьим изданием, получив единовременно десять миллионов рублей». Деньги 9 миллионов С. Есенин в этот же день получил. Решение об издании «Пугачёва» было принято на заседании редколлегии Петроградского отделения Госиздата 10 марта 1922 года. Заинтересовался И. Ионов и рукописью С. Есенина «Москва кабацкая», но согласился выпустить книгу только авторским изданием, предложив полностью оплатить счета Госиздата на бумагу, типографские расходы и полагающуюся накидку в несколько процентов на организационные расходы. 24 марта 1924 года он телеграфировал С. Есенину: «Москву кабацкую» сдал в печать. Все будет стоить только 27 червонцев. Сделаю хорошо». Книга была, действительно, отпечатана в ленинградской типографии, но не под маркой Госиздата, а как авторское издание при содействии В. Вольпина, И. Морщинера и Е. Иоффе. Во время встреч С. Есенин с большим интересом слушал рассказы И. Ионова об истории Шлиссельбурга, сибирской каторге, тюрьмах и дореволюционном подполье. И. Ионов был председателем Ленинградского общества политкаторжан и ссыльно-переселенцев, принимал активное участие во всех мероприятиях общества в 1923-1924 годах. По свидетельству Г. Бениславской, эти воспоминания были положены в основу есенинской «Поэмы о 36».

20 января 1925 года Г. Бениславская побывала в Ленинграде, встретились с И. Ионовым. Она писала С. Есенину: «Я и Катя ездили в Петроград. У Ионова ничего не получили, едва удалось добиться, чтобы печатал «Песнь» и «36» вместе». И в этом же письме делится впечатлением от встречи с издателем: «А сам Ионов мне и Кате понравился. Удивительный он человек. Несмотря на его резкость — он взбешён на Вас, ведь стихи, обещанные ему, вошли в сборник «Круга». Но когда увидел Катю, присмирел — видно, она ему Вас напомнила. И совсем укротился, когда я ему показала «Письмо к женщине», так тихо, тихо сказал: «Хорошее». Мы у него сидели несколько часов и погибли было бы совсем — сколько там (во второй комнате) хороших книг-то! Зол на Вас, а привет все же просил передать. Теперь он заведует и Петроградским и Московским Госиздатами…». Хлопоты по изданию книги под названием «Две поэмы» продолжались до середины февраля 1925 года, но замысел так и не был осуществлён. Публиковать «Поэму о 36» И. Ионов не разрешил, вероятно в ней он видел перекличку с собственными произведениями об революционерах-узниках Шлиссельбургской крепости. «Только сегодня, Галя, имел окончательный разговор в «Звезде» относительно 36-ти, — писал В. Эрлих 18 февраля 1925 года Г. Бениславской. — Ионов печатать запретил, заявив, во-первых, по его сведениям, вещь печаталась уже два раза (?), а во-вторых, «он не желает ничего предпринимать до того времени, как Сергей лично приедет и расхлебает всю кашу (?)».

5 марта 1925 года И. Ионов был в гостях у С. Есенина. Постепенно у Есенина к Ионову, как руководителю издательства, отношение менялось. По крайней мере, он решил об издании своего «Собрания сочинений» вести переговоры не с И. Ионовым, а с Д.К. Богомильским. 11 мая 1925 года поэт писал Г. Бениславской: «P.S. Чтоб не было глупостей, передайте Собрание Богомильскому. Это моё решение. Я вижу, Вы ничего не сделаете, а Ионову на зуб я не хочу попадать. С Богомильским лучше. Пусть я буду получать не сразу, но Вы с ним договоритесь. Сдавайте немедленно. Ионов спятил с ума насчёт 2000 р. Во-первых, в «Звезде» — «Песнь», я продал избранное маленькое. Ну да ладно, это моё дело. Все равно с ним каши не сваришь. Катитесь к Богомильскому».

Критик Аксёнов записал в «Дневнике» слова, будто бы сказанные Есениным: «…таких, как Ионов, я люблю». Может быть, зависевший от издателя поэт и обронил когда-нибудь такую фразу. Но мы находим у него о том же человеке и другие, холодные и резкие отзывы. С. Есенин возлагал большие надежды на помощь друзей, в том числе и И. Ионова, после переезда в Ленинград. Об этом он говорил при встрече с друзьями в гостинице «Англетер»: «Возьму у Ионова журнал. Работать буду. Ты знаешь, мы только праздники побездельничаем, а там — за работу». Планам осуществиться не удалось. И. Ионов узнал о трагической гибели поэта и непосредственно принял участие в организации прощания с поэтом в Ленинграде.

Судьба И. Ионова в дальнейшем сложилась трагично. С 1926 года до начала 1928-го на загранработе в США, в «All-Russian textile syndicate». Занимался закупкой хлопка. В 1928–1929 годах И. Ионов заведовал издательством «Земля и фабрика», в 1931–1932 годах работал в издательстве «Academia». 25 января 1932 года Горький писал из Сорренто Сталину по поводу Ионова: «…я очень прошу Вас обратить внимание на вреднейшую склоку, затеянную этим ненормальным человеком и способную совершенно разрушить издательство «Академия». Ионов любит книгу, это, на мой взгляд, единственное его достоинство, но он недостаточно грамотен, чтобы руководить таким культурным делом. Просьба М. Горького была уважена, и с апреля 1932 года И. Ионов — руководитель акционерного общества «Международная книга». Корней Чуковский записал слова И. Ионова в свой дневник 1925 года: «Я могу открыто сердиться на человека, но на донос я не способен. Как коммунист я принимаю ответственность за всё, что делает партия, но вы сами знаете, что я не посадил ни одного человека, а освободил из тюрьмы очень многих». Но посадили самого И. Ионова. В 1937 году он был арестован, возможно, что поводом послужило то обстоятельство, что он был братом Златы Лилиной, второй жены Г.Е. Зиновьева. В 1942 году И. Ионов умер в Севлаге, реабилитирован посмертно.

Василий Львов-Рогачевский — «В своих стихах Сергей Есенин силен не мыслью, а настроением»

«В своих стихах Сергей Есенин силен не мыслью, а настроением»

RogachevskyЛитературовед, критик Василий Львович Львов-Рогачевский (Рогачевский) (1873–1930) родился в Харькове в семье статского советника. Окончил Харьковскую гимназию и юридический факультет Петербургского университета. Студентом принимал участие в революционном движении. Член РСДРП с 1898 года, примыкал к меньшевикам-ликвидаторам. После неоднократных арестов был выслан правительством за границу на три года за активное участие в революционных событиях 1905 года в Петербурге. В 1917 году отошёл от политической деятельности, занявшись исключительно литературной и преподавательской работой. Литературно-критическую деятельность начал с 1899 года, сотрудничал в журналах «Русское богатство», «Образование», «Современный мир», заведуя в них отделами поэзии. В 1899 году публикуется его первая критическая статья «Порывы» (о творчестве М. Горького и В. Вересаева).

Впервые о С. Есенине писал в «Ежемесячном журнале» (1916, № 1) в статье «Великое ожидание (Обзор современной русской литературы)», упомянув в числе «ярких поэтов» крестьян Сергея Клычкова, Николая Клюева, Сергея Есенина. Львов-Рогачевский познакомился с Есениным в 1917 году. Критик вспоминал: «Когда я встречался в 1917 году с С. Есениным, он каждый раз с юношеским увлечением говорил о Ширяевце, с которым состоял в переписке. Он давал просматривать мне его рукописи, многие стихи своего друга тут же на память читал своим певучим голосом».

В мае 1918 года С. Есенин подарил критику книгу «Радуница» с автографом: «Дорогому Василию Львовичу Львову-Рогачевскому на добрую память от любящего С. Есенина». Эти же слова Есенин повторил в дарственной записи на книге «Голубень», но с дополнительной припиской начальных строк русской народной песни: «Ты рябинушка, ты зеленая, ты, когда взошла, когда выросла? — Под морозами да поздней осенью».

В. Львов-Рогачевский считал песенность одной из отличительных примет «новокрестьянской» поэзии. В журнале «Рабочий мир» (1918, № 8) в статье «Поэты из народа (посвящаю поэтам-самоучкам)» писал: «Клычков, Клюев, Ширяевец, Есенин, Орешин возродили кольцовскую песню, их стихи зазвучали, заиграли огнём, заискрились талантом, засверкали силой и заразили удалью… Сергей Есенин радостно обращается к своей «тальяночке» со стихами, в которых вы слышите самые звуки «тальяночки». Об этом периоде писал поэт-акмеист и литературный критик Г. Адамович в статье «Сергей Есенин»: «Потом Есенин уехал в Москву и там им восхищались Львов-Рогачевский, Иванов-Разумник, Коган. Не было газеты, не было журнала без хвалебной заметки о каком-либо новом стихотворении Есенина. Есенин вошёл в группу имажинистов».

13 октября 1918 года, а также 12 сентября, 27 сентября и 9 октября 1919 года С. Есенин участвует в литературных вечерах «Поэзия полей и рабочих поселков», организуемых В. Львовым-Рогачевским. «Вопрос моего выступления, — писал ему С. Есенин, — по-моему, для Вас должен быть ясен с прошлого года. Туда, где вечера проходят с Вашим выступлением, я всегда готов с радостью». В. Львов-Рогачевский возглавлял литературное общество «Звено», в которое в 1918 году вступил С. Есенин. Заседания «Звена» проходили на квартире В. Львова-Рогачевского. 13 мая 1919 года с чтением стихов выступал С. Есенин. «Хозяин квартиры, — вспоминал поэт и издательский работник П. Зайцев, — бессменный председатель «Звена», представил собравшимся Есенина. Поэт поднялся и начал читать. Читал он, как всегда, завораживая слушателей, весь отдаваясь во власть своих стихов. Прочитал недавно написанную поэму «Пантократор», а за ней «Инонию» и другие поэмы и лирические стихотворения». В. Львов-Рогачевский был председателем проводимого 16 ноября 1920 года в Политехническом музее «Литературного суда над современной поэзией», на котором экспертами выступали С. Есенин и поэт и литературный критик И. Аксёнов. В книге «Поэзия новой России» (1919) В. Львов-Рогачевский отмечал: «В своих стихах Сергей Есенин силен не мыслью, а настроением. И когда это настроение искренно, когда оно выражается без вычур, без позы и кривлянья, без шаманства — оно захватывает и пленяет читателя. А когда этого настроения нет, получается что-то крикливо-вымученное… Его прекрасные революционные стихи пришли к нему, как радостный гость, на короткое время, пришли не как результат глубокого революционного миросозерцания, а как вспышка восторженного настроения». Творчество Есенина критик оценивал при сравнении с творчеством его друзей-имажинистов.

В. Львов-Рогачевский не скрывал возмущения «каннибальскими» стихами А. Мариенгофа в сборнике «Явь», отмечая, что у него «голая ненависть превращается в мариенгофщину, в каннибальство, в звериную злобу». В критических статьях В. Львова-Рогачевского раскрывается отношение С. Есенина к революционным преобразованиям в стране. Критик писал: «Из революционных стихов С. Есенина особенной задушевностью и необычной красотой отличалось чудесное стихотворение «Товарищ». Прекрасными были названы поэмы «Микола», «Ус». Была дана развёрнутая характеристика поэмы «Марфа Посадница». «Сергей Есенин отозвался на революцию в 1918 году в сборнике «Красный звон» целым рядом прекрасных стихотворений, проникнутых красотой ярких и необычных своих образов, согретых огнём неподдельного вдохновения, — писал В. Львов-Рогачевский. — Лучшим из этих стихотворений была былина о Марфе Посаднице, стильная, величественная и ударяющая по сердцам с неведомою силой… Это изумительное по строгой красоте стихотворение… показывало, какие возможности предстояли молодому поэту, которому в 1914 году было всего 19 лет». В изданной в 1920 году книге В. Львова-Рогачевского «Очерки по истории новейшей русской литературы (1881–1919)» творчеству С. Есенина до его увлечения имажинизмом отведено значительное место в 15-ой главе «Писатели крестьяне и рабочие». Говоря о стихотворении «О Русь, взмахни крылами…» и, считая его «нечто вроде манифеста новокрестьянских поэтов», критик отмечал, что С. Есенин «понимает тоньше других русскую природу, её печаль сквозь радость и её радость сквозь печаль…». 11 февраля 1921 года критик выступил с докладом об имажинизме на вечере Всероссийского профессионального союза писателей.

В книге «Имажинизм и его образоносцы: Есенин, Кусиков, Мариенгоф, Шершеневич» (1921) В. Львов-Рогачевский при рассмотрении имажинизма основное внимание уделил теоретическим взглядам В. Шершеневича. В. Львов-Рогачевский считал Есенина символистом, выделял его среди имажинистов и отделял от футуристов, к которым относил всех остальных поэтов-имажинистов. Критик писал: «Форма Есенина, ведущая своё начало от символизма, ничего не имеет общего… с футуризмом Маринетти, Маяковского, Шершеневича, Мариенгофа, которым Сергей Есенин объявляет смертельную борьбу в своей книге «Ключи Марии»… Бессилию футуризма Есенин противопоставил силу символизма с его окнами в вечность, с его мыслимыми подобиями, с его сопоставлениями. Этот символизм Есенин пытается связать с древней народной символикой, с узорами, орнаментами, с мифотворчеством народа-Садко… Поэт, не ведая этого, после 25-летней работы символистов, вновь открывает Америку символизма. Разница между ним и представителями русской школы символистов лишь в том, что почвой его творчества является народное коллективное мифотворчество, а не абстрактные построения индивидуалистической мысли». В главе «Символисты под маской имажиниста. Сергей Есенин» доказывается, что связь С. Есенина с имажинистами не внутренняя, а внешняя, поэтому «никакая каторга с её железными цепями не укрепит и не свяжет этих заклятых врагов не на жизнь, а на смерть».

Однако поэт, тем не менее, «стоит на пороге как бы двойного бытия, всё больше отрывается от почвы, всё больше отдаётся литературщине, подчёркиванию приёмов и заострению занозы образа… Он готов сбиться с пути». В рецензии на книгу говорилось, что она полезна «в качестве попытки сорвать маску с имажинизма», так как автор «приходит к выводу, что имажинизма как школы не существует. Есть лишь вывеска, объясняющая, с одной стороны, таких «футуристов» под маской, как Шершеневич и Мариенгоф, а с другой — замаскированных символистов — Кусикова и Есенина». С. Есенин в декабре 1921 года на книге «Пугачёв» написал: «Дорогому Василию Львовичу с любовью старой и крепкой», а на «Исповеди хулигана» — «Дорогому Василию Львовичу с любовью крепкою». Но уже 6 марта 1922 года С. Есенин писал Р. Иванову-Разумнику: «В Москве чувствую себя отвратительно. Безлюдье полное. Рогачевские и Сакулины больше ценят линию поведения, чем искусство, и хоть они ко мне хорошо относятся, но одно осознание, что видишь перед собой алжирского бея с шишкой под носом, заставляет горько смеяться и идти лучше в кабак от сих праведников». В. Львов-Рогачевский в книге «Новейшая русская литература» критически отозвался о поэме «Пугачёв». «Поэма Сергея Есенина «Пугачёв» поражает своей бедностью и однообразием, — писал критик — Нагромождение образов, уже много раз повторенных, и ни одного живого лица. Не Есенин написал о «Пугачёве», а «Пугачёв» о Есенине. Поэма «Пугачёв» — это провал имажинизма, провал Сергея Есенина, у которого не хватило сил на большое произведение. Без знаний, без предварительной подготовки, с голыми руками подошёл он к огромной теме и захотел отписаться своими кричащими сравнениями… То, что писал Сергей Есенин в своих «Ключах Марии» об узловой завязи природы с сущностью человека, сводится к психологическому параллелизму народного творчества. Символизм Сергея Есенина, сына рязанского крестьянина, тесно связан с этим психологическим параллелизмом патриархального мировоззрения».

На товарищеском суде 10 декабря 1923 года над «четырьмя поэтами» В. Львов-Рогачевский в своём выступлении говорил, что «в произведениях обвиняемых можно отметить не только отсутствие антисемитизма, но даже любовь к еврейскому народу». В «Рабочей Москве» в связи с этим организаторы гонений поэтов писали: «Не лучшее впечатление производят и свидетели защиты. Особенно жалок Львов-Рогачевский, пытающийся дать литературную характеристику Есенина, Орешина, и других как революционных поэтов».

После трагической смерти С. Есенина В. Львов-Рогачевский в 1926 году выезжал с группой писателей в Константиново и представил «Доклад Правлению Всероссийского союза писателей о поездке в село Есенино для принятия шефства». Несколько лет В. Львов-Рогачевский читал курс русской литературы в московских вузах. Его основные положения были подвергнуты в 1930-е годы критике. Ему вменялось в вину стремление сочетать марксистский метод с достижениями формальной школы, указывалось на отсутствие классового подхода в оценке творчества русских писателей, напоминали о его прежней связи с меньшевиками. Умер Василий Львович Львов-Рогачевский 30 сентября 1930 года, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Александр Кожебаткин — «Содружнику по картам, по водке и по всей бесшабашной жизни»

«Содружнику по картам, по водке и по всей бесшабашной жизни»

Издатель и библиофил Александр Мелентьевич Кожебаткин (1884–1942) был сыном владельца пароходов из Поволжья. Александр с юношеских лет был вовлечён в освободительное движение, выполнял поручения Московского комитета РСДРП. Но он не стал профессиональным революционером, так как сильно увлёкся книгами, без которых не мыслил своей дальнейшей жизни. В 1910-1912 годах стал работать с А. Белым в издательстве «Мусагет». Выпускали в основном книги по теоретическим проблемам искусства, философского обоснования символизма. В издательстве А. Кожебаткин приобрёл навыки редактирования. С 1910 года по 1923 год издавал книги в собственном издательстве «Альциона», специализирующемуся на выпуске художественной литературы. В «Альционе» было выпущено свыше 50 книг, отличавшихся высоким уровнем художественного и полиграфического исполнения. В. Лидин вспоминал об издательской деятельности А. Кожебаткина: «Он любил книгу особой любовью: он любил создавать её, пестовать художников, заинтересовывать авторов, заинтересовывать и типографии, которым тоже иногда хочется блеснуть полиграфическим шедевром».

А. Кожебаткин познакомился с С. Есениным в 1918 году. Несмотря на разницу в возрасте, они быстро подружились. 9 декабря 1918 года С. Есенин подарил «Сельский часослов» с автографом: «Александру Мелентьевичу Кожебаткину в память встречи. 9 дек. н. ст. 1918. С. Есенин». Сохранились дарственные поэта на книгах «Радуница», «Голубень». В это же время С. Есенин и А. Кожебаткин сфотографировались у фотографа В.С. Молчанова.

С. Есенин мог пользоваться книгами из личной библиотеки А. Кожебаткина. К 1918 году она насчитывала около 3000 томов и состояла из уникальной коллекции масонских изданий, старинных альманахов и прижизненных изданий поэтов пушкинской поры. Книги из его библиотеки украшали книжные знаки. 11 августа 1919 года С. Есенин и А. Мариенгоф писали А.М. Кожебаткину: «Александр Мелентьевич. Заходили к Вам Есенин и Мариенгоф. Взяли «Песнослов» и удалились». В 1919 году совместно с Сергеем Есениным и Анатолием Мариенгофом организовал книжную лавку Московской трудовой артели художников слова. В конце 1919 году А. Кожебаткин с С. Есениным, А. Мариенгофом и Д. Айзенштадтом открыли на Никитской улице книжный магазин (лавку) «Московской трудовой артели художников слова». Разрешение на его открытие дал лично Лев Каменев. Сохранилось прошение на его имя с просьбой открыть лавку с целью «обслуживать читающие массы исключительно книгами по искусству, удовлетворяя как единичных потребителей, так и рабочие организации», силами самих поэтов, не пользуясь наёмным трудом. В лавке кроме С. Есенина и А. Мариенгофа работали библиофил Д. Айзенштат (фактически возглавивший дело), владелец издательства «Альциона» А. Кожебаткин, поэт С. Головачёв, писатель С. Быстров и журналист И. Старцев. «Человек, карандашом нарисованный остро отточенным и своего цвета», — так охарактеризовал Кожебаткина Мариенгоф в книге «Роман без вранья».

В 1920 году Кожебаткин был одним из соучредителей и, непродолжительное время, товарищем председателя Русского общества друзей книги. Русское общество друзей книги (РОДК) было самой крупной и яркой библиофильской организацией советских книголюбов 1920-х годов. Оно работало интенсивно, разнообразно, интересно. Литературовед, библиограф и книговед, Павел Берков отмечал, что Кожебаткин не играл в Обществе заметной роли, неизвестно ни одного его доклада на заседаниях Общества, не упоминается его имя в хронике РОДК в какой-либо другой связи. Журналист и библиофил Сергей Кара-Мурза писал о нём: «Кожебаткин был очень примечательной красочной московской фигурой. Одно время он был близок к социал-демократии и исполнял их поручения, облечённые некоторой тайной». Обращаясь к книгоиздательской деятельности А. Кожебаткина, С. Кара-Мурза отмечал: «Надо отдать справедливость Кожебаткину: внешнее оформление издаваемых им книг было превосходное. Александр Мелентьевич, несомненно, обладал художественным чутьём и тонким пониманием полиграфического искусства. Все его издания и в отношении бумаги, шрифта, обложки, краски и иллюстраций отмечены печатью благородного типографского вкуса и высокого технического мастерства».

22 марта 1920 года С. Есенин, А. Мариенгоф, А. Кожебаткин и их друзья слушали на квартире писателя С. Быстрова повесть Н. Шварца «Евангелие от Иуды» в авторском чтении.
В июне 1920 года А. Кожебаткин вместе с С. Есениным и другими поэтами был зачислен в действительные члены литературного отдела Московского Дворца Искусств без необходимых для этого пяти рекомендаций.
В июле 1920 года С. Есенин просил председателя Полиграфической коллегии ВСНХ Александра Сахарова: «Если на горизонте появится моя жена Зинаида Николаевна, то устрой ей как-нибудь через себя или Кожебаткина тысяч 30 или 40».
10 октября 1920 года на подаренной «Треряднице» С. Есенин написал: «Дорогому Александру Мелентьевичу Кожебаткину с любовью и воспоминаниями о наших совместных днях, которые пахли и книгами и Анакреоном любящий С. Есенин». На обложке этой книги А. Кожебаткин отметил, что «книга подарена до отпечатания обложки».
В декабре 1921 года на книге «Пугачёв» С. Есенин написал дарственную: «Содружнику по картам, по водке и по всей бесшабашной жизни Александру Мелентьевичу Кожебаткину Советский Распутин С. Есенин».
А. Кожебаткин в издательстве «Альциона» готовил к выпуску книги С. Есенин «Руссеянь» и «Ржаные кони», о чём было сообщено 14 марта 1922 года в газете «Известия ВЦИК». По неизвестным причинам книга не была издана. С. Есенин в письмах передавал А. Кожебаткину приветы во время своей зарубежной поездки.
В начале 1923 года А. Кожебаткин критически отнёсся к публикации «Романа без вранья» А. Мариенгофа за искажение образа С. Есенина. В мемуарах А. Мариенгоф писал: «Умный, скептический Кожебаткин (издатель «Альционы») несколько лет не здоровался».

Архив А. Кожебаткина хранится в Институте мировой литературы в Москве. Умер Александр Мелентьевич в Москве в апреле 1942 года.

Михаил Кольцов — «Крупнейший и талантливейший художник, слава нашей страны, засосанный богемой по уши»

«Крупнейший и талантливейший художник, слава нашей страны, засосанный богемой по уши»

KolcovПисатель и журналист Михаил Ефимович Кольцов (настоящее имя — Моисей Ефимович Фридлянд) (1898–1940) родился в Киеве в семье ремесленника-обувщика. После переезда родителей в Белосток учился в реальном училище, где вместе с младшим братом Борисом издавали рукописный школьный журнал: брат (будущий художник и карикатурист Борис Ефимов) иллюстрировал издание, а Михаил — редактировал. В 1915 году поступил в Психоневрологический институт в Петрограде. Во время Февральской революции вместе с дружинниками принимал участие в арестах царских министров. В очерках «Февральский март», «Пыль и солнце», «Октябрь» описал события Февральской революции, штурм Зимнего и падение Временного правительства. Активный участник Октябрьской революции, Кольцов в 1918 году с рекомендацией Анатолия Луначарского вступил в РКП(б), в том же году заявил о выходе из партии, открытым письмом в «Киногазете», объясняя, что ему не по пути с советской властью и её комиссарами, однако в конце того же года оказался в занятом германскими войсками Киеве в составе советской дипломатической миссии. В начале 1918 года возглавлял группу кинохроники Наркомата просвещения. С 1919 года служил в Красной Армии, сотрудничал в одесских газетах и в киевской армейской газете «Красная Армия».

В изданной в марте 1919 году книге «Стихи и проза о русской революции: Сб. первый» опубликованы произведения С. Есенина «Товарищ» и «Певущий зов», статья М. Кольцова «Русская сатира и революция». С 1920 года М. Кольцов работал в Отделе печати Наркоминдела, затем в РОСТА, в дальнейшем — постоянный сотрудник «Правды» (1922–1938). 4 января 1921 года в «Правде» в статье «Москва-матушка» М. Кольцов высмеял организованную С. Есениным, А. Мариенгофом, В. Шершеневичем встречу нового года на коммерческой основе. М. Кольцов писал: «Раньше встречали Новый год с цыганами, с Балиевым, с румынским оркестром. А теперь — пожалуйте: «Встреча нового года с имажинистами. Билеты продаются!». М. Кольцов был знаком с С. Есениным, видел в нем большого поэта, старался выяснить причины его бытовых неудач. А. Миклашевская вспоминала: «Есенин познакомил меня с Михаилом Кольцовым, Литовским и его женой, с Борисовым. Встречи с ними были всегда интересными и носили другой характер, чем встречи с его «друзьями». Она же отметила, что при встречах в кафе ей запомнилась «добрая улыбка Михаила Кольцова, какое-то бережное отношение к Есенину».

В декабре 1923 года следил за ходом судебного разбирательства «Дела 4-х поэтов». 30 декабря 1923 года в газете «Правда» опубликовал статью «Не надо богемы», в которой писал: «Недавно закончился с большим шумом и помпой, шедший товарищеский суд по «делу четырёх поэтов» о хулиганских и антисемитских выходках в пивной. На суде было очень тяжело. Совсем девятьсот восьмой год. Четверо подсудимых, из них один — крупнейший и талантливейший художник, слава нашей страны, засосанный богемой по уши, — кокетливо объясняющие, что поэт, как птица, поёт и потому за слово «жид» не ответственен; свидетели из милиции, обязательные еврейские интеллигенты, из самых лучших чувств берущие под свою защиту антисемитов: толки о роли еврейства в русской литературе, тени Петра Струве и Трубецкого, в зале витающие; дамы-поклонницы и семеро журналистов-большевиков, вынужденных в давно остывшей и ныне подогретой реакционно-неврастенической каше разбираться… Конечно, педагогические способы борьбы в духе идейного поощрения трезвости тут мало помогут. Надо наглухо забить гвоздями дверь из пивной в литературу». В «Журналисте» (1924, № 9), уделяя внимание этой же теме, ответил на анкету «О нездоровых явлениях в литературе». В 1925 году М. Кольцов был главным редактором журнала «Огонёк» и одним из руководителей издательства «Огонёк».

В мае 1925 года С. Есенин писал из Баку Г. Бениславской: «Если Кольцов выпускает книгу, то на обложку дайте портрет, который у Екатерины. Лицо склонённое. Только прежде затушуйте Изадорину руку на плече. Этот портрет мне нравится». В изданной книге С. Есенина на первой обложки была помещена фотография поэта фотографа Н.И. Свищова-Паолы.

М. Кольцов много работал в жанре политического фельетона. Часто выступал с сатирическими материалами и был самым известным журналистом СССР. В 1930-е годы М. Кольцов был в «горячих точках» мира. Его очерки и репортажи вызывали постоянный интерес читателей. Во время Гражданской войны 1936–1939 годов был направлен в Испанию как корреспондент «Правды» и одновременно негласный политический представитель властей СССР при республиканском правительстве. В 1938 году был избран членом-корреспондентом АН СССР и депутатом Верховного Совета РСФСР. В 1938 году был отозван из Испании и в ночь с 12 на 13 декабря того же года арестован в редакции газеты «Правда». 1 февраля 1940 года Военной коллегией Верховного суда СССР Кольцов был приговорён к смертной казни по обвинению в «антисоветской и троцкистской деятельности», 2 февраля 1940 года приговор был приведён в исполнение. Захоронен Михаил Ефимович Кольцов в Москве, на Донском кладбище. 18 декабря 1954 года той же Военной коллегией Верховного суда СССР Михаил Кольцов был реабилитирован.

Эдуард Гетманский

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика