Поиск по сайту
Наша кнопка
Счетчик посещений
60945064
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
95958
217118
880190
57419699
1944170
1054716
Сегодня: Апр 20, 2024
Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина
Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ
МИЛОНОВА Н. Воспоминания (О Иване Приблудном)
21.06.2010 11:58
|
|
/ 2
Страница 9 из 20
9
Утром меня разбудила ахающая и всплескивающая руками тетка. Я тут же перешла к ней в комнату. Давясь едой и захлебываясь чаем, я рассказывала ей наши приключения, а она смеялась, и опять ахала и всплескивала руками, и опять смеялась, пока в дверь не постучали. Это был Иван с двумя огромными пакетами в руках. Там было все, вплоть до жареных кур. Он уже побывал в редакции и добыл деньги — аванс. Его усадили есть, а спать он отказался — выспался хорошо на Владимирской горке.
Первое, куда повел меня в тот день Иван, было кафе на Фундуклеевской улице, где заставил меня, уже сытую, есть пирожное и разноцветное мороженое.
В редакции (журнала ли, газеты ли?) он уже познакомился с сотрудниками и был приглашен в гости. Я еще несколько дней жила в Киеве и каждый вечер мы к кому-нибудь ходили в гости.
Наконец, я поехала в Ольховец, а Иван собрался в Одессу. Заезжал он в то лето и к себе на родину, но ни родным, ни знакомым не показался. Только побеседовал на задах своего дома с незнакомым ему еще его младшим сводным братом (ныне Иван Петрович).
На обратном пути в Москву заехал ко мне в Ольховец, пожил у нас неделю. Мы катались с ним на лодке по огромному пруду и Иван воровал на прибрежном огороде спелые, неправдоподобно большие помидоры. Он привез мне из Одессы ворох мелких подарков, в том числе флакон неизвестного мне одеколона, и мне кажется, что я помню еще его запах. Все это было в 1927 году.
В 1928 году Москва отмечала 30-летие Художественного театра. Это широко отмечалось в печати. В самом театре проходили торжественные собрания, юбилейные спектакли. Актеры, писатели и поэты Москвы чествовали юбиляров в Большом зале Московской консерватории. Принять участие в этом концерте пригласили и Ивана.
Юбиляры сидели в первых рядах зрительного зала. А выступавшие расположились на сцене: прямо около органа были поставлены два ряда стульев. Иван привел с собой меня и мою сестру. Сидели мы с краю, прямо около двери, из которой выходят выступающие — если смотреть из зала — с правой стороны.
После нескольких не запомнившихся мне выступлений объявили выступление балерины Екатерины Васильевны Гельцер. Зал встретил её овацией. Она танцевала вальс из балета «Эсмеральда». Какие-нибудь два метра отделяли от меня танцующую Гельцер, тогда уже 60-летнюю женщину. Притом я видела её танец со спины, и ничего, кроме жалости к ровеснице моей бабушки её танец у меня не вызвал. Впечатление зрителей, видевших её издалека, было другое. Бурные аплодисменты долго не смолкали. Наконец, зал слегка притих, но на смену Гельцер никто не выходил, а за дверью, из которой выходили выступающие, слышался какой-то возбужденный разговор. Дверь слегка приоткрылась, и так как мы глядели в ту сторону, Ивана поманили пальцем. Озадаченный он пошел на зов, а через несколько секунд вышел конферансье и объявил выступление Ивана.
Дело было в том, что вслед за Гельцер, по расписанию, следовало выступление тогда еще молодого Козловского, а он, после горячего приема, оказанного залом Гельцер, отказался выходить, опасаясь, что утомленный восторгами зал примет его холодно. Подвернулся Иван, он спорить не посмел, его и выпустили. Я видела, что он подошел к рампе совершенно растерянный. Читал он «Россию». Начал неуверенно, и я замерла от ужаса, опасаясь, что он спутается. Но услышав свой голос в притихшем зале, он успокоился и уверенно довел чтение до конца. И тут случилось неожиданное. Ветераны Художественного театра, сидевшие в первом ряду: Немирович-Данченко, Качалов, Москвин и другие вставали, подходили к рампе пожать Ивану руку. Такой чести не удостоился ни один из выступавших за весь концерт. Зал реагировал на это еще более бурно, чем на танец Гельцер. Возбужденный успехом Иван уже действительно очень хорошо, задорно прочел «Случай в Монреале».
Предки лгали, деды врали,
Я-ль в наследьи виноват?
весело читал Иван и столь же весело слушал и аплодировал ему зал. Успех был колоссальный.
В фойе во время перерыва нас, счастливых, упоенных и даже утомленных успехом дважды окатили холодной водой. Первым был Ваня Молчанов: «Какой успех! Поздравляю, поздравляю!» Я даже не сразу поняла: «А почему насмешка?». Да, поздравление сопровождалось издевательским смешком. Второй случай был серьезней, даже зловещим, чего мы тогда не поняли. Крупный работник НКВД (фамилия его начиналась на букву Ф, но я сейчас так много помню еврейских фамилий на эту букву, что боюсь ошибиться, назвав какую-либо), известный Ивану, так как он бывал в ресторане Дома Герцена, где его жена, пианистка, часто там играла; звали её Нана. Так этот Ф. погрозил Ивану пальцем: «Шовинизм, Ваня, чистый шовинизм!». Но тогда ничего не могло испортить нам настроение.
После окончания концерта Ивана вместе с его дамами, мною и моей сестрой, пригласили на банкет. В том же здании Консерватории на верхнем этаже оказалось очень милое помещение. Сообщающиеся между собой низенькие комнаты, кажется, даже сводчатые. Много столиков на четверых, каждый выбирал себе соседей сам. Актеры Художественного театра, как хозяева, уделяли внимание своим гостям. У нашего столика роль хозяина исполнял Николай Баталов. Это был приветливый и обаятельный хозяин.
Через несколько дней Иван получил по почте письмо на официальном бланке Художественного театра, в котором Немирович-Данченко благодарил его за выступление. Иван бережно хранил это письмо вместе с фотографией, подаренной ему Качаловым с собственноручной надписью, на которой тот был снят в роли Николая I в спектакле «Николай I и декабристы». В этой же папке лежала и фотография Есенина с надписью.
Много лет спустя мне пришлось пережить тяжелую полосу жизни. У меня было много товарок по несчастью. Однажды вечером, желая развлечь своих соседок, я рассказала им про этот счастливый и интересный для меня вечер. «Да ведь я тоже была на этом концерте!», — воскликнула одна из них. «Гельцер танцевала вальс из «Эсмеральды» в розовых пачках, Козловский пел «Колыбельную» Моцарта; как же, помню, молодой парень, ученик Есенина, читал стихи с матом». «Как с матом?! Опомнись! Он читал «Россию» и «Случай в Монреале». «Да что ты мне говоришь?!», — возмутилась моя товарка. «Я же была!!!» И верно, она была на концерте. А, возможно, и будет писать воспоминания. Вот такие ассоциации вызывало имя Есенина у некоторых. Обыватель, жадно прислушивающийся к сплетням, иногда помнит не то, что своими ушами слышал и своими глазами видел.
<…>
В фойе во время перерыва нас, счастливых, упоенных и даже утомленных успехом дважды окатили холодной водой. Первым был Ваня Молчанов: «Какой успех! Поздравляю, поздравляю!» Я даже не сразу поняла: «А почему насмешка?». Да, поздравление сопровождалось издевательским смешком. Второй случай был серьезней, даже зловещим, чего мы тогда не поняли. Крупный работник НКВД (фамилия его начиналась на букву Ф, но я сейчас так много помню еврейских фамилий на эту букву, что боюсь ошибиться, назвав какую-либо), известный Ивану, так как он бывал в ресторане Дома Герцена, где его жена, пианистка, часто там играла; звали её Нана. Так этот Ф. погрозил Ивану пальцем: «Шовинизм, Ваня, чистый шовинизм!». Но тогда ничего не могло испортить нам настроение.
После окончания концерта Ивана вместе с его дамами, мною и моей сестрой, пригласили на банкет. В том же здании Консерватории на верхнем этаже оказалось очень милое помещение. Сообщающиеся между собой низенькие комнаты, кажется, даже сводчатые. Много столиков на четверых, каждый выбирал себе соседей сам. Актеры Художественного театра, как хозяева, уделяли внимание своим гостям. У нашего столика роль хозяина исполнял Николай Баталов. Это был приветливый и обаятельный хозяин.
Через несколько дней Иван получил по почте письмо на официальном бланке Художественного театра, в котором Немирович-Данченко благодарил его за выступление. Иван бережно хранил это письмо вместе с фотографией, подаренной ему Качаловым с собственноручной надписью, на которой тот был снят в роли Николая I в спектакле «Николай I и декабристы». В этой же папке лежала и фотография Есенина с надписью.
Много лет спустя мне пришлось пережить тяжелую полосу жизни. У меня было много товарок по несчастью. Однажды вечером, желая развлечь своих соседок, я рассказала им про этот счастливый и интересный для меня вечер. «Да ведь я тоже была на этом концерте!», — воскликнула одна из них. «Гельцер танцевала вальс из «Эсмеральды» в розовых пачках, Козловский пел «Колыбельную» Моцарта; как же, помню, молодой парень, ученик Есенина, читал стихи с матом». «Как с матом?! Опомнись! Он читал «Россию» и «Случай в Монреале». «Да что ты мне говоришь?!», — возмутилась моя товарка. «Я же была!!!» И верно, она была на концерте. А, возможно, и будет писать воспоминания. Вот такие ассоциации вызывало имя Есенина у некоторых. Обыватель, жадно прислушивающийся к сплетням, иногда помнит не то, что своими ушами слышал и своими глазами видел.
<…>
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.