Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58554025
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
7034
16647
23681
56248947
607847
1020655

Сегодня: Март 19, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

ВОСКРЕСЕНСКИЙ В.Е. Воспоминания о Сергее Есенине

PostDateIcon 04.06.2014 14:19  |  Печать
Рейтинг:   / 0
ПлохоОтлично 
Просмотров: 5256

В. Е. Воскресенский

ВОСПОМИНАНИЯ О СЕРГЕЕ ЕСЕНИНЕ

Заброшенный в глушь, оторванный ударами судьбы и тяжелыми обстоятельствами  личной жизни от очагов общественности, я только случайно, из газет, узнал о трагической смерти Сергея Есенина. Да, Сережи. Пожалуй, я более чем кто-либо из его друзей, имею право называть его Сережей, а не официальным именем — Сергей Александрович — и не менее официальным — товарищ Есенин.
С образом Сережи Есенина для меня связана недолгая, мимолетная, но яркая полоса моей жизни, когда я впервые встретился с ним, чистым физически и душевно восемнадцатилетним юношей в корректорской И. Д. Сытина, на Воловой, в Замоскворечьи. Это было в 1913 году (2).
Что представляла из себя тогда сытинская корректорская? Я скажу, конечно, только об ее персональном составе: это был сброд самых разнообразных типов, большею частью полузнаек, которых забросила туда жизнь в поисках интеллигентного, чистого труда. Но, во всяком случае, значительная часть этого состава — были так или иначе пострадавшие от жизни люди: «огарки», по выражению Скитальца (3), богема — по общепринятой терминологии. Случайно попавший в эту среду Сережа Есенин исполнял скучные обязанности «считчика» у корректора Алексея Савича (фамилии не помню), преждевременно состарившегося от жизненных передряг, но вполне порядочного человека, только нервно, а может быть, и психически не совсем уравновешенного. И обстановка, и самая работа были трудные, тяжелые.
Тем более ярко встает передо мной образ тогдашнего Сережи Есенина. Впрочем, тут может быть виновато и свойство вспоминать прошлое в радужном цвете, может быть виноваты и прекрасные дни того года… Чистый воздух, широко распахнутые окна корректорской, волны теплого света… И свежий, как сама весна, слегка кудрявый, красивый полуюноша, полумальчик, с восторженным взглядом смеющихся глаз, всегда бодрый и радостный Сережа Есенин. Если бы мне хотелось в нескольких словах охарактеризовать тогдашнего Сережу, я сказал бы лишь, что это была воплощенная жизнерадостность, непосредственность и ясность. А ведь и тогда у него были какие-то семейные неурядицы, которые могли бы тяготить его, и о которых бы, хотя и редко, упоминал мне. Но разве тогда это могло что-нибудь значить?
Особенно же вспоминаются мне наши «маевки», когда мы проводили ночи с субботы на воскресенье обыкновенно на берегу Москва-реки, неподалеку от села Коломенского, в небольшой, но тесно спаянной компании. Помню, как с предосторожностями — такое было время, — со скромными запасами провизии в узелках, парами отправлялись мы на условленное место из милой и гостеприимной квартиры знакомого рабочего — тов. Анисимова во 2-ом Павловском переулке, а потом, уже за пределами городской черты, объединялись в тесную группу. Самое наше совместное путешествие, особенно темною весеннею ночью, мимо усыпанных цветами яблочных садов, было полно прелести, веселья и смеха. А эти прекрасные ночи у костров, когда мы до самого утра спокойно и непринужденно беседовали вне бдительного ока полиции…
Едва ли я помню теперь всех участников этих маевок, но некоторых из них помню я хорошо.
Товарища Юмакова, теперь, кажется, плотно обосновавшегося в Серпухове и, должно быть, солидного человека, а тогда — молодого гравера Даниловской мануфактуры, маленького, слабосильного, подвижного, коротко остриженного, большого поэта в душе и фантазера, прилежного посетителя Пречистенских курсов, увлекающегося математикой, граммофоном («Крики чайки белоснежной») и …спортивными состязаниями (французская борьба).
Тов. Королева, строгоновца, талантливого малого, красавца и атлета по природе, партнера по борьбе и вечного победителя «теоретика» Юмакова, а потом …потерявшего ногу во время войны и безвременно угасшего.
Тов. Савицкого, моего старого друга по Тверской Мануфактуре (ныне «Пролетарка»), сейчас юрисконсульта Высоковной Мануфактуры, милейшего товарища, наивного в то время, отчаянного любителя природы, не дурака выпить и мечтавшего тогда о женитьбе на невесте с «приданным» к нашему нескончаемому веселию и смеху, потому что это выражалось в крайне неуклюжей безобидной и простодушной форме.
Помню, наконец, незабвенного Савву Прохоровича Кордия, тоже корректора от Сытина, которого я уже давно потерял из виду, одного из самых честных, прямых и благородных людей, которых я только когда-нибудь знал.
Всегдашним горячим и непременным членом этих маевок был и Сережа Есенин, привносивший в них всю неисчерпаемую бодрость, веселость и жизнерадостность своей юности и своей любви к природе. Пусть этот уголок в его жизни не останется неосвещенным. Нельзя, по-моему, думать, чтобы он бесследно исчез в тайниках его души.
Эти маевки наши не были ни загородными митингами, ни стремлением уединиться для обсуждения определенных злободневных вопросов, и для дискуссий на «запрещенные» темы. Они были просто проявлением неудержимого желания после недели тяжелого труда, на берегу древней Москва-реки, вдали от условностей, тисков, грязи и вони столичной жизни, насладиться отдыхом среди природы, спокойно и свободно побеседовать в своей компании и о науке, и об искусстве вообще, и о поэзии в частности, и о политике — без предвзятых взглядов. Это  были совсем не «идейные», хоть и конспиративные до известной степени собрания. И беседы здесь велись чисто русские, «характерные», беспорядочные, то с чтением отрывков из литературных новинок, то с декламацией, то просто по наитию, но во всяком случае с большой откровенностью, горячностью, интересом и со взаимным уважением к каждому слову участника. Говорили обо всем, о чем хотелось и как хотелось, не стесняясь ни формой, ни содержанием. Если пелось — пели. Иногда возились, боролись, купались. Согревались же чаем, у костра. Нужно отметить только одно, что никогда наши разговоры не принимали сального, «клубничного» характера, столь присущего разговорам на «картес-де-плезир» (франц. — «увеселительная прогулка компанией», «развлечение, увеселение» — С.З.) и пикниках тогдашней буржуазной молодежи. Женщин на наших маевках не бывало, но, я уверен, что будь и они, о флирте не думали бы…
Сережа Есенин или таил про себя свои поэтические замыслы, или не имел еще их — я склонен допустить первое, — но он никогда не выступал на этих маевках со своими произведениями. Он наслаждался весенними и летними ночами, свободой, окружающим, и только.
Позднее, уже осенью того же года, когда мне пришлось уйти из корректорской, но я по-прежнему часто виделся с Сережей, он однажды решил поделиться со мной своими первыми стихотворными опытами. Хотя мне в высокой степени были ненавистны вылощенные и выхолощенные вирши тогдашнего безвременья. Я настолько косный человек по отношению ко всяким поэтическим новшествам, что мне часто совершенно непонятны туманные, ребусные стихи модернистов в широком смысле этого слова.
Не все было понятно, многое резало мне ухо и в первых стихотворениях Есенина. Несмотря на это, мне показалось, что я почувствовал живую струю в том, что с большим воодушевлением читал мне сам молодой поэт. И вот однажды, несмотря на его робость и отнекивания, я уговорил его побывать вместе со мною у одного более или менее опытного литератора и человека с большими тогда литературными связями, которого я давно уже знал через покойного Н. Н. Златовратского (4), — поэта и переводчика Шевченко — Ивана Алексеевича Белоусова (5).
Вся моя политика была направлена к тому, чтобы оставить Сережу с Белоусовым наедине и дать им возможность столковаться между собою. Сам я старался быть в стороне. К сближению же их между собою меня толкали лишь два соображения: это, во-первых, дать возможность Есенину печататься, а во-вторых, всколыхнуть и Ивана Алексеевича, представив его вниманию нового и во всяком случае самобытного и оригинального поэта. На обратном пути от Белоусова, на длинном пути от Семеновской заставы до Замоскворечья, Сережа молчал. Я спрашивать его о чем-нибудь не находил удобным. Что они говорили, к чему они пришли, — я не знаю. Сейчас, по воспоминаниям, думаю, что ни к чему, слишком велика разница: тенденциозно настроенный, остановившийся на определенных формах стиха и на определенном содержании И. А. Белоусов, с одной стороны, и блещущий красочностью, неожиданностями, богатством, а иногда и парадоксальностью в своем отображении жизни Есенин — с другой, — едва ли смогли сговориться (6).
Поездка к Белоусову — это последняя памятная мне встреча с Сережей Есениным вплоть до самого последнего времени.
Тягостна и неудачна была моя последняя встреча с Сережей. Это было уже поздней осенью 1923-го года. Мне несколько трудно объективно отнестись к этой последней встрече. Трудно уже потому, что и сам я в то время был больной, достаточно помятый жизнью человек, да и обстоятельства, при которых мы увиделись с Сережей, были несколько исключительными обстоятельствами. Удалось мне увидеть его после розысков через Мариенгофа, в позлащенном кабаке, — я бы сказал, а по официальному — в кафе известной части литературной богемы Москвы — в «Стойле Пегаса», на Тверской. Увы! Я нашел далеко не прежнего Сережу Есенина. Все: и годы мировой войны, и годы разрухи, а главное, начало «нэпа» — наложило на него  печать свою. Я намеренно не буду касаться здесь тех влияний, которые сказались на нем в связи с Октябрьской революцией. По-моему совершенно незачем приобщать к лику общественно-пролетарских поэтов совсем не общественника и крайне мало по существу интересовавшегося общественной жизнью, политикой и общественными течениями, такого глубокого индивидуалиста, каким был Есенин. Я бы не сказал даже, что был убежденным индивидуалистом. Он просто был человек по самой своей натуре в высокой степени впечатлительный, но без всякой теории, воспринимавший жизнь так своеобразно, какой она ему казалась, в тех красках и образах, в которых она ему рисовалась, и с теми отзвуками в душе, которые будили в нем ее непосредственные воздействия. Это значило только то, что чувства его не укладывались в определенные рамки и не систематизировались в соответствии с каким-нибудь определением и стройным мировоззрением. Он был в этих чувствах так же свободен и самобытен, как был свободен и самобытен его талант. Все это вполне ясно и определенно стало для меня из первой же нашей за эту встречу дружеской и продолжительной беседы. Но, к несчастью, выяснилось и другое: когда передо мной, как в калейдоскопе, прошла вся жизнь Сережи, я ясно почувствовал, что она с ним сделала.
Русская богема всегда носила на себе особый отпечаток: при полном отсутствии практичности, полнейшее неуменье согласовать идеально запросы с изменяющимися формами жизни и отсюда стремление заглушить, подавить гнетущий душевный разлад. В жизни Есенина я увидел все: и поиски любви, настоящей, хорошей, любви, кончавшейся кратковременными связями, только надрывавшими его, и горячие увлечения, кончавшиеся разочарованиями, и поиски друзей, обнаруживавшие в конце концов «товарищеские» интриги, зависть, сплетни, клевету, бесплодные мечтания  в тоске на определенном береге, на котором можно было бы укрепиться и …попытки забыться в угаре тяжких кутежей…
К этому приблизительно времени относится, по-видимому, его стихотворения «хулиганского цикла» — результат этой глубокой анархии, которая царила в его душе. Стихотворения эти в общем, по-моему, не из лучших, но они очень характерны, как показатель его душевного состояния. Все же в них порою блещет огромный талант, возвышающийся до пушкинского вдохновения (хотя бы в характеристике старой Москвы: «Опочила дремотная Азия на златых твоих куполах…») (7).
Это же время отмечено и крайне неприятной историей, случившейся с ним и группой его товарищей, историей, вынесенной потом на публичное обсуждение и несомненно оставившей в его душе тяжелый осадок. (8). Мне, к несчастью, пришлось встретиться с Сережей именно в разгар этой глупой и ничтожной по существу дела истории Он, видимо, был и взволнован, и огорчен этой неприятностью, хотя бравировал и старался не показать виду, что она его трогает.
Разумеется, этой истории не следовало раздувать. Только болезненная чувствительность и ригористичность (9) некоторых лиц дали ей тот ход, который она приняла. И, конечно, лучше было бы, если бы один из теперешних крупных поэтов, к которому Есенин, по его словам, обращался, своевременно прекратил ее, если он действительно имел возможность это сделать (10).
Эта последняя встреча с Сережей оставила во мне очень тяжелое чувство. Я видел человека надорванного, больного и, самое важное, уже без следа того могучего запаса сил, которыми он был снабжен от природы. Я видел человека, уже тогда, по-моему, лишенного воли к жизни.
Каковы были внешние обстоятельства его жизни за последние два года, что он пережил за это время, — я не знаю. Знаю только, что в нем, по моему впечатлению от последней с ним встречи, ни жизнерадостности, ни сопротивляемости уже не было и быть не могло.

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
         Ты теперь не так уж будешь биться,
         Сердце, тронутое холодком,
         И страна березового ситца
         Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий! Ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.
        Я теперь скупее стал в желаньях,
        Жизнь моя? Иль ты приснилась мне?
        Словно я весенней гулкой ранью
        Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь.
Будь же ты вовек благославенно,
Что пришло процвесть и умереть.

Погиб большой, оригинальный талант, оставив нам гораздо меньше, чем он мог бы оставить. С безумной расточительностью был исчерпан казавшийся неиссякаемым родник радости и жизни. Но я, прощаясь навеки с ним, милым Сережей, всегда буду вспоминать его таким полным жизни и света, каким я некогда встречал его в первые дни нашего знакомства.

                     15.I.26 г. Вл. Воскресенский. ВЕРНО: П. Кузько. 13.II.64 г.

В архиве к данным воспоминаниям В. Воскресенского имеется дополнительное пояснение Петра Авдеевича Кузько (1884–1969), журналиста, литературного критика.
П. А. Кузько познакомился с С. А. Есениным в январе 1918 года и поддерживал с ним дружеские отношения до конца жизни поэта. Еще до личного знакомства, в 1915 году в газете «Кубанская мысль» (Екатеринодар, 29 ноября, № 60) в статье «Поэты из народа (Сергей Есенин)» П. А. Кузько положительно отозвался о творчестве начинающего поэта. О своей дружбе с Сергеем Есениным П. А. Кузько рассказал в воспоминаниях «Есенин, каким я его знал», с сокращениями опубликованных в 1-ом томе «С. А. Есенин в воспоминаниях современников» (М., 1986, с. 276-283). Пропущенные части его мемуаров были напечатаны в специальном выпуске Совета Музея С. Есенина в Ташкенте «Мир Есенина» (Выпуск 8, декабрь 1993 года, и Выпуск 9, 4 октября 1995 года).
«В начале января 1926 года я случайно встретил в Москве, на бывшей Тверской, старого знакомого, студента Владимира Евгеньевича Воскресенского. С ним я познакомился еще в 1906 году, когда при особых обстоятельствах я прожил около месяца в Почвине (близ Высшего Волочка).
При новой встрече через много лет в разговоре мы коснулись и смерти Есенина. Я сообщил Воскресенскому, что был довольно близко знаком с Есениным, и Владимир Евгеньевич в свою очередь сказал, что он работал с Есениным в типографии Сытина, когда тот был подчитчиком в корректорской и где Воскресенский был корректором.
Я, конечно, очень обрадовался и очень убедительно просил Владимира Евгеньевича написать мне все, что он может сказать о Есенине периода работы с ним в типографии Сытина. Он обещал мне это сделать. Я дал ему свой адрес.
И вот в самом ближайшем времени я получил от Воскресенского письмо и воспоминания — заметки о совместной работе с Сергеем Есениным в типографии Сытина. Позднее я узнал, что В. Е. Воскресенский умер в г. Калинине в 1934 году.
Воскресенский называет точно время знакомства с Есениным — 1913 год. В своих воспоминаниях он говорит, что осенью этого, 1913 года, он ушел из типографии Сытина и что вскоре после этого он познакомил Есенина с поэтом и переводчиком Шевченко — Иваном Александровичем Белоусовым.
Это факт хронологически расходится с годом, указанном в воспоминаниях И. Белоусова («Цветок неповторимый» в сборнике «Памяти Есенина», М., 1926, стр. 138). Белоусов называет 1911 год годом своего знакомства с Есениным через Воскресенского, причем сам Белоусов оговаривается, что ему этот год «помнится».
Мы знаем, что в марте 1913 года Есенин поступил подчитчиком корректора в типографию Сытина на Пятницкой улице, где работал до лета 1914 года (см. т. 5., с. 311). По-видимому, дата знакомства Есенина с Белоусовым у Воскресенского вернее. Да оно и логически вернее: весною 1913 года Есенин поступил в типографию Сытина, постепенно в течение лета осваивался с окружающей новой обстановкой (маевки и т.д.) и только уже к осени, по-видимому, раскрыл Воскресенскому, что он пишет стихи.
Указание Воскресенского на то, что поступивший в типографию Сытина в 1913 году Есенин еще недостаточно освоился с революционными настроениями своих сотоварищей по типографии говорит о том, что Есенин еще мало политически осознавал текущий момент, не проявлял еще своей будущей революционности, а возможно по конспиративности и осторожности, что, вероятно, вернее».

Примечания:

1. В рукописи материал не озаглавлен. Данное название условное. Авторский шифр рукописи — Российская государственная библиотека, ф. 144, карт. 9, ед. хр. 23. Материалы частично опубликованы С. И. Субботиным в газ. «Голос» (Рязань, 1994, 6-12 января , № 1, с. 5), в его же статье «О датировке писем Есенина 1911-1913 годов» (в кн. Столетие Сергея Есенина. Международный симпозиум. Есенинский сборник. Выпуск 3. М., 1997, с. 414) и в комментариях «Полного собрания сочинений Сергея Есенина в семи томах» (Том VI,  М., 1999, с. 301).
2. Реальность указанной даты подтверждается не только в замечаниях П. А. Кузько к рукописи Воскресенского (см. выше), но и другими публикациями. См. «Хронологическая канва жизни и творчества Сергея Александровича Есенина (1895–1925)» в «Полном собрании сочинений С. А. Есенина в семи томах». (Том  VII (3), М., 2001 г., с. 276) — «1913 год. Сентябрь, первая половина. Знакомится с поэтом и переводчиком И. А. Белоусовым, которому читает свои стихи».
3. Скиталец (наст. имя и фамилия Степан Гаврилович Петров) (1869–1941), писатель. В письме М. П. Бальзамовой в феврале 1914 года С. Есенин писал, что печатается под псевдонимом «Метеор». В комментариях к этому письму (Есенин С. А. ПСС. Т. VI, М., 1999, с. 315) указывается, что произведений Есенина, опубликованных под таким псевдонимом, не выявлено. Возможно, что на выбор псевдонима повлияло содержание рассказа Скитальца «Метеор», в котором таким псевдонимом подписывался молодой писатель, «счастливо двинувшейся по литературному пути беллетриста. Пригретый же известным, немолодым собратом, писателем Заречным, он удачно выступает с первыми рассказами, становится сразу искомым и желанным в редакциях и сразу познает все тернии известности» (журн. «Новое слово», СПб, 1913, № 3, март, с. 128).
4. Златовратский Николай Николаевич (1845–1911), прозаик. В письме Г. А. Панфилову в марте-апреле 1913 года С. Есенин писал: «Разумеется, я и имею симпатию и к таковым людям, как, например, Белинский, Надсон, Гаршин и Златовратский и др.» (С. А. Есенин. ПСС. Т.VI, с. 34).
5. Белоусов Иван Алексеевич (1863–1930), поэт, переводчик. Был многолетним членом Суриковского литературно-музыкального кружка. 31 декабря 1918 года в газете «Объединение потребительских обществ» (№ 23) опубликовал статью «Поэты из народа. Ш. Революционное время», где кратко дал оценку книге С. Есенина «Преображение». В сборнике «Памяти Есенина» (М., 1926 г.) опубликовал воспоминания о поэте.
6. Вот что вспоминал об этой встрече И. А. Белоусов: «Передо мной стоит скромный белокурый мальчик, и до того робкий, что боится даже присесть на край стула, — стоит молча, потупившись, мнет в руках картузок. Его привел ко мне (…) репетитор моих детей — Владимир Евгеньевич Воскресенский — «вечный студент» Московского университета, народник, служивший корректором при типографии Сытина.
— Я к вам поэта привел, — сказал Воскресенский и показал несколько стихотворений, — это вот он написал, Сергей Есенин!
Не помню, какие стихи он принес. Но я сказал поэту несколько сочувственных слов. А молодой поэт стоял, потупившись, опустив глаза в землю» (сб. «Памяти Есенина», М., 1926, с. 138).
Сам же Сергей Есенин писал в первой половине сентября 1913 года М. П. Бальзамовой: «Слыхала ли ты про поэта Белоусова — друг Дрожжина, я с ним знаком, и он находит, что у меня талант, и талант истинный. Я тебе это говорю не из тщеславия, а так, как любимому человеку. Он еще кой-что говорил мне, но это пусть будет при мне…» (С. А. Есенин. ПСС. Т. VI, с. 49).
7. Цитата из стихотворения С. А. Есенина «Да! Теперь решено. Без возврата…», опубликовано в 1924 году.
8. Речь идет о процессе над 4-мя поэтами крестьянской ориентации, которым было предъявлено обвинение в антисемитских выходках. По всей видимости, В. Е. Воскресенский встречался с С. Есениным после 30 ноября 1923 года, когда поэты С. Есенин, С. Клычков, П. Орешин и А. Ганин, проходившие по делу 4-х поэтов, опубликовали в «Правде» (№ 272) «Открытое письмо», в котором требовали оценить событие только после решения третейского общественного суда
9. ригористичность — от ригоризм (Книжное) — Суровое, непреклонное, мелочное соблюдение каких-либо принципов, правил, преимущественно в вопросах нравственности — Словарь русского языка в четырех томах. АН СССР. Том III, М., 1959, с. 949.
10. Таким поэтом был Демьян Бедный, к которому за помощью обратился Сергей Есенин, но не получил поддержки. Когда 20 ноября 1923 года задержанный и доставленный в милицию С. Есенин позвонил по телефону Д. Бедному с просьбой об освобождении и прекращении дела, последний сказал дежурному милиционеру: «Я этим прохвостам не заступник. Поступайте по закону!» Подробнее см. А. Г. Белоконь. Дело четырех поэтов. — журн. «Север», Петрозаводск, 1993, № 10, с. 126-128.

(Публикация и примечания С. И. Зинина)

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика