Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58888429
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
32009
49490
211396
56530344
942251
1020655

Сегодня: Март 29, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

ДОЛМАТОВСКИЙ Е. Хождение в Рязань. Поэма

PostDateIcon 07.11.2012 11:32  |  Печать
Рейтинг:   / 1
ПлохоОтлично 
Просмотров: 4790

ДОЛМАТОВСКИЙ ЕвгенийДОЛМАТОВСКИЙ Евгений Аронович — поэт, автор текста песен к фильмам, сценарист родился в Москве 5 мая 1915 г. в семье юриста, арестованного в 1937 году. Работал на Московском метрострое. Первые стихи опубликовал в 1934-м. Закончил Литинститут в 1937-м.
Перед войной стала знаменитой песня на слова Долматовского «Любимый город», а во время войны весь народ пел «В кармане маленьком моем есть карточка твоя», «Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч», «Ночь коротка. Спят облака». Попал в немецкий плен, бежал. Сильно написал о пожарищах войны на Украине в поэме «Пропал без вести»: «Корчилась, вздрагивала дубрава. Судорогами исходило пламя, словно метались влево и вправо петухи с отрубленными головами». Трогает образ украинки Вербиной Христины, спасшей его во время побега.
В первые послевоенные годы упражнялся, как многие поэты, в риторике бесконфликтности — в циклах о коммунистическом будущем, где нет на дверях замков, о Волго-Доне, закрывая глаза на то, что почти вся «эта великая стройка» была на костях заключенных. В то же время Долматовский, преподавая в Литинституте, воспитал много молодых поэтов, отнюдь не внушая им риторический стиль.
Настоящую известность Долматовскому принесли песни на его стихи, задушевные и лиричные, отмеченные близостью к традиционному русскому городскому романсу и в то же время оживленные свежей образностью, всегда чутко улавливающие боли и радости, ход мыслей и чувств современника.
Неподдельным пафосом проникнуты и публицистические, и лирические, и «жизнеописательные» поэмы Долматовского («Феликс Дзержинский», 1938; «Последний поцелуй», 1967; «Руки Гевары», 1972, о латино-американском революционере Э. Че Геваре; «Чили в сердце», 1973, о свергнутом военным переворотом демократическом президенте Чили С. Альенде; «Побег», 1974; «Хождение в Рязань», связанная с есенинскими реминисценциями, 1975; «Письма сына», 1977) — как и во многом автобиографический стихотворный роман «Добровольцы» (1956, о первых строителях метро), и поэтическая трилогия «Одна судьба» (1947).
Долматовский занимался также литературной критикой (книги «Из жизни поэзии», 1965; «Молодым поэтам», 1981), переводами, редакторской и составительской работой.
Умер Долматовский в Москве 10 сентября 1994 г.

Хождение в Рязань
Поэма

1

Есенинский бульвар в Москве
Еще не всем известен.
В его младенческой листве
Не слышно птичьих песен:
Строительство пичужьих гнезд
Значительно отстало,
Его опережает рост
Высотного квартала.

А раньше было здесь село —
Видать по избам старым.
Переселенцам повезло
С Есенинским бульваром.
Совсем недавно наречен,
Спланирован недавно,
Он не сменил ничьих имен
По уточненным данным.

Однообразье новизны
Строений крупноблочных;
В четвертом с правой стороны
Мне светит днем и ночью
Окно — на целый мир одно,
На весь остаток жизни.
Как в сказке: отворись, окно,
Царевна, покажись мне!

Царевна, книгу отложив,
Не спит в знобящей рани.
Как бы воздет на этажи
Портрет в оконной раме.
Она не смотрит на меня,
И я, бездомный, буду
Метаться до начала дня
У телефонных будок.

Воздействие волшебных чар
Отменится к рассвету.
Ну, а пока открыт бульвар
Лишь одному поэту,
Который к славе мировой
Пришел тропинкой полевой,
Как непутевый гений
Земли своей весенней.

Ни постамент, ни пьедестал
Есенину не нужен.
Он на краю бульвара стал.
Готов бежать по лужам.
И вдруг шагнул, весной храним,
Минуя перекрестки,
И тронулись, шепчась, за ним
Поклонницы — березки.

Куда вы, бронзовый поэт
С небесными глазами?
Вы не бывали столько лет
На родине — в Рязани.
Там дни поэзии как раз.
Ну как они пройдут без вас?
Вас очень ждут в обкоме
И в материнском доме.

2

Рязань встречала на вокзале
Десант поэтов в час зари,
Но земляка напрасно ждали
Здесь, на платформе номер три,
Где появлялся он подростком
Со свитой розовых берез.
Нет, фирменный состав «Березка»
Его в то утро не привез.

Обещанная мной легенда
Не хочет обращаться в быль.
Чужды для этого момента
И поезд, и автомобиль.
Здесь нужен серый волк с царевной,
Ковер, который самолет.
Над Трубежом, рекою древней,
Есенин бронзовый идет.

Идет по улицам Рязани
Ее почетный гражданин.
Плакат о пятилетнем плане
По ветру плещется над ним.
Так много здесь его портретов,
И столь известен каждый стих,
Что впору самого поэта
И не заметить среди них.

К тому ж в Рязань поэтов ныне
Сошлось десятка полтора,
Добрыни, полные гордыни,
Лауреаты, мастера.
От приглашений нет отказу,
Забыта истина одна:
Чем больше стихотворцев сразу,
Тем ниже каждому цена.

Рязань, есенинская область,
Тепло встречая всех гостей,
В душе один растила образ
Ревнителя своих страстей.
Она звала его Сережей,
Ему несла свою любовь,
И улыбался он, похожий
На исторический лубок.

Ах, дни поэзии! Я тоже
Входил в бригаду москвичей,
И в залах, полных молодежи,
Ловил сияние очей,
И восседал, как на подушке,
На добродушье и радушье,
С начальством мед и брагу пил,
И по утрам вставал без сил,
И убедился, что в Рязани
И вправду пироги с глазами,
Их едят
А они глядят…

Конечно, не был чужд застолью
И понимал, как править пир,
Воспевший с болью и любовью
Несовершенный этот мир.
Но памятнику разве нужен,
Пусть самый разглазастый, ужин,
Горкомовская «Волга» плюс
В отеле номер полулюкс?

3

День входит в полный оборот,
Разгомонилась область.
Гостей доставить на завод
Уже готов автобус.
Писатели по списку там
Заранее известны,
И секретарь Союза сам,
И председатель местный;
И тот участник всех декад,
Что исполняет байки,
На сантимент настроив лад
Веселой балалайки;
И нежный лидер молодых,
Лет сорока, не меньше,
Бубнящий всюду ранний стих
Про недоступность женщин;
И я, теряющийся вновь,
Когда в притихшем клубе
Читать попросят про любовь
Восторженные люди.

Мы все в автобусе сидим,
И странно юным и седым,
Как длинен путь через Рязань
В район заводов новых.
Шоссе, кварталы прорезай,
Огромной гнись подковой.
На площади толпа ребят
С учительницей милой,
И, разумеется, плакат,
Где перечень фамилий.
Но почему-то в проходной
В заявке от завкома
Не видно личности одной,
Фамилии знакомой.
Однако бронзовый поэт
К заводу подошел чуть свет
И на глазах у стражи
Шагнул, минуя турникет,
Не называясь даже.
Потом рассказывал вахтер
При всем честном народе,
Что эта личность с давних пор
Известна на заводе.
— Признаюсь вам как на духу
Попутал я немножко,
Считал, что во втором цеху
Работает Сережка.

Но тут я должен придержать
Течение рассказа:
В легенду нас зовет опять
Певун голубоглазый.

Легенда требует крыла,
Легенду невозможно
Сквозь повседневные дела
Волочь в пыли дорожной,
Пусть прежде всех и раньше всех,
Кудрявый и влюбленный,
Войдет Сергей Есенин в цех
Рязанский электронный.

4

Но нет, постой!
Дорога в сказку
Не так легка, не так проста:
Сначала марлевую маску
Надень на вещие уста.
Жаль, что она улыбку встречи
Упрячет, но не в этом суть.
Халат на бронзовые плечи
Придется тоже натянуть.
Досадно, что в таком наряде
Узнают классика навряд ли,
Но, может, в маскараде есть
Особый смысл,
И нет печали —
И надо, чтобы не узнали!
Легенде честь
И сказке честь.

Сиянье ламп дневного света,
Цехов серебряный озон.
Необычайный, невоспетый
Рассвет космических времен.
Переходящие хоругви
Стоят торжественно в углу.
Девчата в белом, как хирурги,
Детали нижут на иглу.
Цехов начальник и ровесник,
Худой и нервный, как струна,
Рассказывает князю песни,
Чем электроника сильна.

Хотя поэту не под силу
Понять премудрый электрон,
Могущество своей России
Он ощущает всем нутром.
Он судит лишь по результатам,
Как лазер трудится, и атом,
И хитрый полупроводник.
Но по наивному наитью
И в гениальные открытья
Вперед науки стих проник!

Летун в парении жестоком
Предсказан Александром Блоком;
Наш старт к космическим пределам
Был в «Бане» Маяковским дан,
Провиден был Андреем Белым
Грибом клубящийся уран.
Быть может, не сумел Есенин
Предвидеть техники размах,
Но век великих потрясений
Предугадал в своих стихах.
И потому с таким доверьем
В те заводские два часа
Пред ним распахивались двери
И открывались чудеса.

На пересменке, в светлом зале,
Поэты скопом выступали,
Друг другу ставя фитили,
Но их прослушивал едва ли
Сын той талантливой земли.
А будь он там, иные строки,
Расхлопотавшись как сороки,
Стыдливо спрятались бы вмиг —
Стиху под стать полет орлиный
И звонкий голос соловьиный,
А не пустой сорочий крик.
Мы переелись добротою…
За добротой идет порою
Не очень честная игра:
Заменим точку занятою
В стихах иного школяра
И промычим, что очень мило,
Что слабость чувства — тоже сила.
Расти свой огород и сад…

Как нам нужны авторитеты,
Немногословные поэты,
Чтоб их боялись стар и млад.
А вдруг прочтет?
Вдруг скажет правду,
Расколошматит в прах и в дым
Стихи про вянущую травку
Со смыслом спрятанным вторым.

Ах вы, сороки-белобоки,
Необходимо брать уроки
У соловьев и у орлов.
Нам Маяковский и Есенин
Нужны для чистоты весенней.
Для прояснения голов.
Рази, язвительное слово
Твардовского и Смелякова,
Без панибратств и групповщин.
Поэзия! Откройся смелым,
Прямым и честным…
Стань уделом
Влюбленных, воинов, мужчин.

Но я опять ушел от сказки
И, кажется, сгущаю краски
Касательно своих коллег,
И мне еще поддаст за это
«Литературная газета»,
Защитных слов не пожалев.
Огонь текущего момента
Водою ключевой гаси,
Неприхотливая легенда
О гении всея Руси.

Он, бронзовый пиджак закинув
Небрежным жестом за плечо,
Шагает в новый век…
А в спину
Пожары дышат горячо;
По тучам шастают сполохи,
Край окоема опален
Багровым заревом эпохи,
Певцом которой был и он.

Увидит на дороге к дому
Поэт
Возникшее опять
Все то, чего ему, живому,
Уже не привелось узнать:
Вот в тыща девятьсот тридцатом,
Наперекор врагам заклятым,
Угрозам их да и слезам,
Как за Евпатьем Коловратом,
В колхозы ринулась Рязань.
Обрезы целятся опасно,
И зерна крови на зерне.

Расколот мир.
Теперь-то ясно,
На чьей он был бы стороне.
Хотя я помню горлодеров,
Пролезших временно в печать,
Готовых за талант и норов
Его распять и растоптать.
Перечеркнув пером зловонным,
Они потом волшебный стих
Несли любовницам и женам,
Запретным ублажая их.

Достойна прочного забвенья
Преодоленная беда,
С условием, что повторенья
Мы не допустим никогда…

Год замаячит сорок первый —
Враг приближается к Москве.
Фуражка, как венец из терний,
На забубённой голове.
Таким бы стал он непременно,
Народом избранный поэт,
Хоть ни одной строки военной
В есенинском наследстве нет.
Да, мы уверены и знаем,
Что он стрелял бы во врага.
Нашествие задело краем
Его поля, его луга.
Он написал бы той порою,
Со всеми радость разделяя.

Что двести пятьдесят Героев
Дала рязанская земля;
Он рассказал бы,
Как под небом
Невероятной чистоты
Трудились люди, чтобы хлебом
И минами снабдить фронты;
Как в итальянском
Партизанском
Отряде (немцы по пятам)
Гордились кузнецом рязанским
И звали странно — Поэтан.

5

Как миллионы глаз — огни
Ночных электростанций…

Народ приветливый они —
Товарищи рязанцы.
Им надо показать свой труд
Во всем разнообразье.
Гостям предложенный маршрут
Воображенье дразнит:
Одним на радиозавод,
Другим в совхоз «Овощевод»,
И станет день бездонным.
К студентам надо ехать в пять,
А в восемь тридцать будут ждать
На нефтеперегонном.

Конечно, больше бы успел
Я за столом рабочим.
Решенный наперед успех
Некрепок, между прочим.
Конечно, ездить по стране
Вернее в одиночку,
Шепча и нянча в тишине
Младенческую строчку,
Но дружбу принимать умей —
Зовет Казань,
И ждет Тюмень,
И приглашает Коми.
Я не могу поехать…
Но,
Простите, это решено
Вчера в облисполкоме.

Есть области и города,
Где все для нас священно.
Рязань!
Поехал бы туда
Есенин непременно.
У сказки путь особый, свой,
И ни к чему указки.
Он с непокрытой головой
Идет тропинкой сказки.

Пусть по Московскому шоссе
Помчатся на машинах все
К есенинскому дому,
А памятник пойдет пешком,
И, прежде чем войти в свой дом,
Он подойдет к другому.
Я так и полагал, что он
Заглянет в Рыбновский район,
В научный тот поселок,
Где пегих маток теребят
Сухие губы жеребят,
Беспечных и веселых.

Как странно —
В Рыбном, на Оке,
Среди лесной природы,
Растят от Дона вдалеке
Коней донской породы,
Горячих скакунов степных
С огнем арабской крови.
Я тайну понял и постиг —
Есенинский крылатый стих
У тех наук в основе.

Ну кто не помнит стригунка,
Что, вызвав бурю грусти,
За паровозом, сквозь века,
Бежал в «Сорокоусте»?
Бежал, бежал, потом отстал,
Навеяв строки с ходу,
Что грозно побеждает сталь
Исконную природу.
Мудрее нас —
Советский век,
Он эту горечь опроверг,
Решив не где-нибудь, а тут,
В левадах за Окою,
Поставить конный институт,
Поэта успокоить:
Пусть он увидит, как растет,
По крупу золотея,
Всемирно знаменитый род
Степного дуралея.
Дончак умен, как Горбунок,
Конек из сказки русской,
Красив, как лошадиный бог,
С точеной мордой узкой.
Да это ж Сивка-Бурка,
Вещая каурка.
Стань передо мной,
Как лист перед травой.

Коней гарцующих на круг
Выводят для показа,
Они поводья рвут из рук,
Косятся дикоглазо
И замирают, ощутив
Властительную руку.
Вальсовый слушают мотив,
Блюдут свою науку.
Поэт задумался…
О чем?
Струится память к детству.
Он у костерика в ночном,
Здесь где-то по соседству.
И задышала горячо,
И голову склонила
Ему на хрупкое плечо
Рязанская кобыла.
Так был Есенин осенен
Благословеньем кротким,
На годы всех своих времен,
Трагически коротких.

Вот вдоль измученной земли
По глыбам и сугробам
Плывут кобыльи корабли
В шпангоутах острых ребер.

Вот осень, листьев не щадя,
Взмахнула гривой конской.
Про отношенье к лошадям
Грохочет Маяковский.

Вот кони у двора храпят,
Зовут домой, в деревню.
В снегу от головы до пят,
Как всадники, деревья.

…А по манежу, как во сне,
Что, словно жизнь, заманчив,
Скакал на розовом коне
Светлоголовый мальчик.

6

Возвращенье сына в отчий дом…
Нету радостней и горше темы.
Он подходит медленно, с трудом
Сосчитав над избами антенны,
Вспоминая, как ловил язей,
Как в приезд последний пел на свадьбе.

Интересно, что там за музей
Разместился в кашинской усадьбе?
Вот побудем дома, а потом
Непременно и туда зайдем.

Русская великая судьба,
Светлый мир, богатый, темный, нищий…
Дважды погоревшая изба
Встала в третий раз на пепелище.
Подойдя к крылечку, он узнал
Старые наличники на окнах.
Как гудит шагов его металл,
Пол под бронзовой ступнею охнул.
Теплое дыхание сеней…
Раньше было, кажется, тесней…
Странный странник в горницу вошел,
Каждую разглядывая малость.
Скатертью накрыт дубовый стол,
За которым так легко писалось.
В рамке над столом — похвальный лист,
А вокруг развешаны законно
Фотографии застывших лиц,
И в углу — казанская икона.
Электрический струится свет —
Видно, керосину в доме нет.

Надо бы присесть и отдохнуть,
Но не гнется бронзовое тело.
Зеркала слоящаяся ртуть
За полвека сильно потемнела.
На мгновенье отразился там
Тусклый блеск ожившего металла.
Это же Сергей Есенин сам!
Изменился, только очень мало.
Изваял его идущим вдаль
Скульптор по фамилии Цигаль.

Значит, надо продолжать свой путь,
Завершенный двадцать пятым годом.
Только на прощанье заглянуть
В дедовский амбар за огородом.
У поэтов ни теперь, ни встарь
Не было еще шикарней виллы;
Чудо обстановка — длинный ларь.
На крюках настенных серп и вилы,
И еще фонарь. В таком дому
Даже телевизор ни к чему.

Оглянулся бронзовый поэт,
Видит — константиновской дорогой
Тысячи людей за ним вослед
Направляются к избе убогой,
Как к святым местам иль роднику,
Чтоб испить живой воды из горстки.
На коротком, на большом веку
Он лелеял ожиданье гостя.
Посмотрите, сколько их теперь —
Круглый год распахнутая дверь.

По родной стезе в кольце друзей
Он идет…
И я пойду за ними
Осмотреть есенинский музей

В двухэтажном доме с мезонином.
Говорят, что Анной Снегиной
Для стихов его хозяйка стала,
Но судьба ее была иной —
Никуда она не уезжала, —
Секретаршей поступив, дела
В штабе Красной Армии вела.

Может, я подробностями зря
Сказку о поэте приземляю?
Он, о загранице говоря,
Присягал в любви к родному краю.
Замысел поэмы вызревал
В окаянных днях за океаном:
Революции девятый вал,
Красный флаг на рейде иностранном.
Он смотрел на флаг глазами той,
Что казалась в юности святой.

Там, за океаном, и сейчас
Беглые доценты и старухи,
И боясь, и ненавидя нас,
О поэтах распускают слухи:
Дескать, выход одному — петля,
А другому — пуля револьвера,
Что-нибудь еще насчет Кремля,
И, конечно, что погибла вера.
Разорались, сукины сыны,
А молчат насчет своей вины!

А во всех несчастьях виноват
Старый мир!
Он не исчезнет сразу.
Он гниет, распространяя смрад,
В нашу плоть пуская метастазы.
Был сражен Есенин как боец,
А не как безвольный пьяный инок.
Яростной атакою сердец
Мы опасный этот поединок
Честно продолжаем и теперь.
Родина! Своим поэтам верь!

Вот опять заря.
В Москву пора.
Понимаешь, неприятность выйдет,
Если Шура, младшая сестра,
Памятник на месте не увидит.

7

А все же странно узнавать людей,
Которых так недавно знал живыми,
Как в эпицентре —
В центре площадей,
Сам из металла, и на камне имя.
Особенно бывает тяжело
Бродить средь монументов на Девичке.
Как говорится, всем смертям назло
Стоят шеренгой, как на перекличке.
Забыв, что поколение ушло,
Здороваешься с ними по привычке.

Увидишь, не поверишь, подойдешь,
И по спине перебегает холод:
На твоего учителя похож,
А вот теперь, в граните, снова молод.
Да это же тот самый генерал,
Что возглавлял форсированье Леты.
В местечке Н не у него ль ты брал
Статью и делал фото для газеты?

А с этой глыбой мраморной
Летал
Ты в Ереван на всесоюзный пленум…
А этот не полез на пьедестал,
Остался мудрецом обыкновенным.

В Никитском сквере — Алексей Толстой,
И Александр Фадеев на Миусской.
Их время наделило красотой,
Величья дополнительной нагрузкой.
Да и при жизни были хороши,
Товарищей и встречных изумляли
Отвагой мысли,
Широтой души,
Безумьем радости,
Отчаяньем печали.

Воспоминанья ныне — легкий жанр,
Кому не лень, все пишут мемуары,
А как вчитаешься, бросает в жар —
Поди проверь все эти тары-бары.
Я рад, что многим памятникам был
Не друг-приятель, просто современник,
И честно признаюсь, что позабыл,
Кто водку пил
И кто ходил без денег,
Какая у кого была жена
И тайных увлечений имена.

Да разве из подробностей таких,
На уровне кухонных сплетен подлых
Всечеловеческий рождался стих,
Полет вселенский
И всемирный подвиг.
Советская эпоха, только ты —
Редактор наш,
Ответственный и главный!
Освободясь от мелкой суеты
И выдержав с забвеньем бой неравный,
Ты образ сохранишь, лицо и лик
Всех тех, кто был действительно велик.
Бесспорно и навеки в их числе
Рязанский великан — Сергей Есенин.
На очень молодом его челе
Остановился мягкий луч весенний,
Пиджак висит небрежно за плечом.
Шагает он Есенинским бульваром.
Ему всего лишь тридцать лет, причем
Он никогда уже не будет старым.

Второй советский классик, как ни мерь,
Из лириков, быть может, самый лучший,
Есенин и физически теперь
Мог жить,
Когда бы не несчастный случай.
(Такие рассуждения всегда
Дым без огня или огонь без дыма.
Они пустопорожни, а беда
Неповторима и неизгладима.
Не жжет огонь, глаза не щиплет дым,
Фальшива скорбь и утешенье ложно.
Представь себе Есенина седым.
Да это ж абсолютно невозможно!)

Люби его таким, какой он есть,
И верь стихам, не мемуарам пошлым.
Он все-таки из будущего весть,
Хотя и связан прочным лыком с прошлым.

Я дискутирую с самим собой,
На лекцию сбиваюсь временами.
Вернемся в сказку!
Ситец голубой —
Есенинские небеса над нами.
Село не провожает земляка.
Нежданно растворился нежный образ
В туманах окских, цвета молока,
А может, человек уехал в область,
А может, в доме Кашиной
Вошел
Он в рамки фотографий уникальных.
Известно странникам, как хорошо
Коснуться сердцем дней своих начальных.
Я вижу здесь истоки новых тем,
Весьма различных по цветам и краскам.

Изваянный Есенин между тем
Опять в Москве, в районе Волгоградском.

Рязанским дням поэзии уже
Подведены торжественно итоги.
И на моем заветном этаже
Квадрат окна виднеется с дороги.
Моя царевна через пару дней
Изменит адрес.
Больше я не буду
В сыром мерцанье уличных огней
Метаться возле телефонных будок.
А все равно священные места
Останутся бесценными, как вечность.
Но где Есенин?
Почему пуста
И так темна бульвара оконечность?

Коль этот казус попадет в печать,
Он может стать скандально знаменитым.
И он идет, чтобы на место встать.
Грохочет бронза по бетонным плитам.

Вот наша сказка и завершена.
Быль или небыль — остается тайной.
Такая наступила тишина,
Что слышно звезд и спутников летанье.

1974

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика