Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58836089
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
29159
39415
159056
56530344
889911
1020655

Сегодня: Март 28, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

МОРОЗОВ Г. Стихи и поэма

PostDateIcon 25.08.2011 11:07  |  Печать
Рейтинг:   / 4
ПлохоОтлично 
Просмотров: 6182

Геннадий МОРОЗОВ

MorozovГеннадий Сергеевич МОРОЗОВ родился в г. Касимове Рязанской области. Закончил Литературный институт им. А. М. Горького. Работал редактором художественной литературы издательства «Лениздат» (Санкт-Петербург).
Автор многочисленных журнальных публикаций, а также книг, стихов и прозы, в том числе и детских. Некоторые произведения Геннадия Морозова неоднократно переводились на ведущие европейские языки. Лауреат литературных журнальных премий. Член Союза писателей СССР и России.


В Москве и Ленинграде мне не раз доводилось встречаться с теми, кто лично знал Сергея Есенина, дружил с ним, выступал на совместных поэтических вечерах или принимал участие в жарких литературных спорах и дискуссиях той удивительной и неповторимой поры. О Есенине мне рассказывали поэты, прозаики, литературоведы, актриса Августа Миклашевская, Рюрик Ивнев, Всеволод Рождественский, Николай Браун, Мария Комиссарова, Иван Доронин, Виктор Мануйлов, Александр Морозов, Дмитрий Бабкин, Леонид Борисов. Кроме того мне удалось побеседовать с некоторыми современниками поэта, истинными поклонниками его гениального таланта.
Благодаря их воспоминаниям, подспудно вызревала во мне эта небольшая поэма, написанная вчерне в 1983 году. Из истории русской литературы известно, что Александр Блок, первый поэт России того времени, достойно оценил поэтическое дарование юного рязанца. Именно с его лёгкой руки Сергей Есенин стремительно вошел в русскую литературу, став при жизни ее подлинным классиком. Беловые автографы поэмы будут переданы мной в Дом-музей С. Есенина в Константинове и Музей-квартиру А. Блока в С.-Петербурге.


ПАМЯТИ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА

ЗАПЕВ

Сколько светлых, нежных песен
Родине пропел!
Чернотропом, чернолесьем
Свой искал удел.       

Рубцевал себя по коже,
Буйствовал, кутил…
Тридцать лет… А как их прожил!
Сколько пережил!

Был он весь, как ветер лета,
Мечен маятой,
Как все русские поэты
На Руси святой.

И СТРАСТЬ И ЛЮБОВНАЯ МУКА…

Взорвали Москву разговоры —
Есенин влюбился… Да, ну!
В танцовщицу Айседору,
Рванувшую в нашу страну

Из буржуазного «рая»…
Но только зачем ей, зачем
Россеюшка горевая,
Где столько кровавых проблем,

Репрессий, смертельного риска
И где произвол наяву?..
…И всё-таки едет артистка
В голодную нашу Москву!

Всё будет: и хлеба горбушка
И танца античного взлёт…
И в самом разгаре пирушки
Есенин Дункан умыкнёт.

И страсть и любовная мука —
Всё кубарем!.. Бешен, как псих!
Ругает «паршивою сукой»
И пишет… Божественный стих.

Буянит… Ведёт себя грубо.
«Ах, Серж, успокойся… Молю!».
…Хмелят айседоровы губы.
И шепчет Есенин: «Лю-б-лю…».

СУДЬБЫ МОСТЫ

Участь русского поэта —
Жечь судьбы мосты…
Слишком рано смертной метой
Был помечен ты.

Лают критики, как шавки.
Нет друзей, семьи…
Сам ли взял петлю удавки
В рученьки свои?

Злодеянье ли змеёю
Приползло к тебе,
Чтоб меж небом и землею
Вис ты на трубе?

Ах, Есенин, душат слёзы!
И от скорби сей
Стали белые берёзы
Чуточку черней.

Над земной твоей могилой
Зов небесных сфер…
Взвились дьвольские силы —
Рухнул «Англетер».

Разрушенье — их услада,
Как поклон… Тельцу.
За деяния — награда:
Тем, кто рушил — пропасть Ада.
Свет небес — певцу.

ВОЛЬНАЯ СТИХИЯ

Любимец наш, задиристый мальчишка,
С пророчеством на горестных губах.
В застолице вина хвативший лишку —
Ты исступлённо каялся в грехах.

Твой стих небесным светом серебрится,
Слепцам духовным указуя путь.
Он в души наши грешные стучится,
Пытаясь их, как двери, распахнуть.

В стихе дымы от вешних яблонь белы…
Как волчьи ямы — ноченьки черны.
Ему тесны вселенские пределы,
Что роковой чертой обведены.

Да, этот стих воистину нетленен!
В нём русская пленительна краса.
Стремительно проходит в нём Есенин,
Прищуривая дерзкие глаза.

Он жив! Он с нами! Мы единой веры
В Россию нашу, в каждый новый день,
Хотя над ней, как тайна «Англетера»,
Висит небес трагическая тень.

Загадочна и властна её мета…
Но я хочу поведать об ином,
О том, как я — разгульный, буйный, смертный —
Был усмирён есенинским стихом.

Он мне помог душою просветлиться.
Позвал сюда, где поле, речка, луг,
Чтоб отдохнуть от суетной столицы
И от тебя, промозглый Петербург.

Здесь речь родная самой высшей пробы.
Как девочка ласкается Ока.
Здесь так же редка морда русофоба,
Как в женской бане рожа мужика.

Земля рязанская! Ромашковые дали,
Озёр зазеленевший окоём…
Желанной нежностью моё вы сердце сжали,
Как стих есенинский, когда мы с ним вдвоём.

Тот стих бунтарский — грозная стихия!
Дивлюсь его бездонной глубине.
И чтоб добить в России злого Змия —
Скорей скачи на розовом коне!

ВЛАДЕЯ ДАРОМ ПРЕДСКАЗАНЬЯ…

Во дни стихийных потрясений
Его свирельная стезя
Являла бездну откровений…
Но всё печальней пел Есенин,

Всё обречённей… Лжедрузья
То клеветали, то язвили:
«Цилиндр напялил… Экий фат!
В стихах то Бог, то мерзкий мат,

Поднапустил словесной пыли
В глаза властям… И ходит, рад!
Ботинком пнул кого-то в зад —
В Чека забрали, зверски били
Башкой о стенку, говорят…».

С какой кровавою сноровкой
Они вгоняли в пятки страх
Сергею!.. Месть за «тягулёвку»,
Запечатлённую в стихах.

Хрипя, топтали сапогами.
И унижали: «Падла, скот!
Вот и споткнулся ты о камень
Поэт!.. До свадьбы заживёт!».

О нём уже легенды ходят,
А он дурашливо бубнит:
«Меня евреи переводят,
Какой же я антисемит?!

Я больше чувствую природу,
Чем голос крови… На, владей!
И отдал Зину Мейерхольду,
А с ней и двух моих детей.

Теперь один живу… В разладе
С самим собою… И уже
Лечусь от нервов… Сердце — саднит!
И есть осадок на душе.

Вот потому намедни спьяну
Сболтнул — Россия на мели,
С планеты смыло Капитана,
Мятежника всея земли.

Что впереди? Аресты, ссылки?
А сам я где найду приют?
Опорожнённые бутылки
За мной, как призраки, бредут.

Ласкают женщины-простушки
Меня ночами… О, ля-ля!
Для них, простушек, я… как Пушкин,
Но я лишь… буквенная тля».

И рот свой криком разрывая,
У самой рампы на краю,
Он голосил: «Не надо рая,
Но дайте Родину мою!».

Потом в гримёрке, обессилев,
Сидел… Неслось из-за кулис:
«Есенин — новая Россия!..».
Зал вызывал его на «бис».

И быстро выбежав на сцену,
Представил сам себя в пути
К избе идущим… Вдохновенно
Шепча, как в юности: «Прости!..».

Прости за то, что ранней ранью
От стен родных рванулся вон!
Владея даром Предсказанья —
Я презирал любой закон,

Житейский тоже… А в итоге
Мои враги — мои друзья.
И вот у жизни на пороге,
Как бы… завис и… замер я.

Торчат в мозгу стихи-занозы.
Они вольны, как ветерки!
В них дрожь предсмертная берёзы,
И зыбь мертвеющей реки,

И плёсов окских рябь и выбель…
Не лги в стихах — накличешь гибель!
То даден вещий Знак душе,
Как ласточке на вираже.

Тот Знак — явило Предсказанье
Твоё, поэт… К тебе во сне
Летело сумрачное зданье
На белоснежной простыне.

Ты с Айседорой в нём когда-то
Живал, галантный кавалер.
Как странен сон!.. В нём город-сквер
Слоился, влажной мглой объятый…

Сверкали окна зверовато.
И жаждал жертвы «Англетер».

ДУХОВНЫЙ ЗОВ

Разбавляя водкой слёзы
Пил, тоску круша…
О наветы и доносы
Ранилась душа.

Где тот жар духовной жажды,
Где мечтанья… «в дым»?
Ужаснулся он однажды:
Да, следят за ним!

Цепенели мысли, чувства…
Сам себя корил:
«Не от смертных ли предчувствий
Я так много пил?

Опостылели подружки,
Ищущие встреч.
А сестрёнка — та в «психушку»
Умоляет лечь…».

— Может завтра в суд столичный
Вызовут… Быстрей
Убегай под кров больничный,
Подлечись, Сергей!

— Что я, чокнутый? Не лягу!
— «Намотают» срок…
Да ложись ты, бедолага!
И Есенин — лёг.

И пошло: уколы, клизмы…
Шутит врач: «Убьём
Вирус антисемитизма,
Иль возьмём живьём!».

Ну а вирус, хоть опасен,
У певца избы и прясел
Приживётся ль он?
Нет! Не тот планктон!

Тут иное – «дух бродяжий»,
С добрым юморком:
«Наверну «психушной» каши —
Млею над стишком».

Хоть палата и прилична —
Тишина, покой…
Но — был зов! Уют больничный
Стал ему тюрьмой.

И сбежал, любимчик славы,
В мрачный град Петров.
Знал бы он — каким кровавым
Будет этот зов!

Вскрикнешь, страхами объятый:
«Боже, сохрани!
«Англетера» номер пятый
Вроде западни!».

В поздний час ночного спора
Некий имярек
Ляпнет: «В недрах коридора
Чёрный человек!».

Не герой ли той Поэмы?
Очен-но похож!
Он в любого зло и немо
Пулю всадит, нож!

Нервный! Наголо пострижен,
Вкрадчив каждый шаг.
Дышит он или не дышит?
Зомби или Маг?

В нём похабно-истеричный
Хулиган живёт.
Ткнуть в лицо горящей спичкой
Может, идиот!

Сгинь! Истлей, как тень изгоя,
Накликатель бед!
Чем он так обеспокоен
Твой двойник, поэт?

«Англетер» его обитель,
Берегись, Сергей!
Он твой главный погубитель,
Властелин теней.

Задолдонил: «Мрёт крестьянство!
Ваш поэт… зола.
На костре тоски и пьянства
Выгорел дотла!».

Для него ты стал виденьем,
Муляжом в гробу,
С потемневшим углубленьем,
С яминкой во лбу.

Он твоё исчезновенье
Зреть почтёт за честь…
Но гласит небес реченье:
«Нет поэта, но свеченье
Золотое — есть!».

ЕСЕНИНСКИЙ ЛИК

Завою вот-вот на луну…
В таком настроении мерзком
Бывало потянет к вину…
Но топаю в Лавку, на Невский.

А там среди уймища книг
Есть дивные книжки-застёжки…
Есенинский глянцевый лик
Сияет с блестящей обложки.

«Красавчик! Запущенный сад! —
То критики льстят, то язвят:
Да он из разбойной ватаги!».
Есенин, хотел бы я знать,

Как можно так петь — и не лгать,
И гибель свою предсказать,
Клоня золотистую прядь
Над мертвенным полем бумаги?!

СВЕТ РОДНОГО СЛОВА

Плачет метель, как цыганская скрипка…
Сергей Есенин

…И всякий раз, врываясь в сени,
Метель свистела, голося:
«Вольнолюбиво пел Есенин,
Стихами Русь превознося!».

В года гонений и скитанья,
Во дни депрессий и ленцы,
В порыве творческом дерзанья
Хватал он Слово под уздцы.

Презрев пустых речей полову —
Воспел Россию без прикрас…
Он потому её потряс,
Что дивный свет родного Слова
Не гас в нем даже в смертный час.

БЛАГОСЛОВИ МЕНЯ, ЕСЕНИН…

Горит!!! Зажёгся день весенний.
Бурлит овражных вод поток…
Благослови меня, Есенин, —
Я чую зов певучих строк.

Ещё их нет на белом свете…
Они в глуби моей души.
В них колобродит влажный ветер,
Мой чуб, как травы, ворошит.

В них лунно-призрачно мерцает
Почти забытый облик твой…
И лёд воспоминаний тает,
Как тает свечки воск живой,

Когда она горит во храме
И озаряет Божий Лик…
И я — ершистый и упрямый —
Тих и покладист в этот миг.

И вызываю из Забвенья
Весь этот ужас вдохновенья,
Что ставит стих мой на дыбы…
А в нём трепещут наши тени,
Так схожие — до удивленья —
На две разорванных судьбы.

ПОЗНАВШИЙ ВДОХНОВЕНЬЕ…

…Берёзовое молоко
Сергей Есенин

Был я в жизни певчей птахой.
Кличку дали мне — Поэт.
Даже чтил меня Монахов…
Почему? Ответа нет.

Я бы мог и возгордиться,
Вознестись до… облаков,
Ведь печатался в столицах,
Значит, всё же был толков.

Я, познавший вдохновенье,
Бред словесной чепухи,
С нескрываемым презреньем
Обличал свои стихи.

Я, конечно, не Есенин…
До него мне далеко!
Но, как он, я в день весенний
Пил то водку с наслажденьем,
То берёзы молоко.

ОБЛАСКАН БОГОМ…

Мой путь уныл…
А.С. Пушкин

Поэзия! Среди твоих имён
Есть дивный песнопевец… Это он
Есенин, чья мятежная душа
Со скоростью — стремительной — стрижа

Мелькала словно гибельная тень
Всех разорённых сёл и деревень.

Провидец, забияка и шалун,
Сшибавший с неба шапкой сотни лун!



Как только новенькая выглянет луна —
Есенин вспыхивал: «Обречена! Обречена!».

И шапка вверх летела… Свист и визг…
Поэту подмигнув, смеялся лунный диск.

Что скалишься?! Уймись! Но высвети мне взоры
И позы страстной, обнажённой Айседоры!».

То был хмельной есенинский кураж,
С безумной бесшабашинкою… Наш!

Резвился и шумел гуляка и проказник,
Весь — нараспах — как яркий русский праздник!

На сцене, распалясь, кричал: «Темно в стране!
Но строчечка, светясь, ещё журчит во мне…».
Дурачась и смеясь, о как же он любил
Ласкать собак и целовать… кобыл!

А женщин утешал: «К поэтам — не лепитесь,
Одумайтесь, дурашки, оглянитесь

На тех предшественниц, что обожали стих…
Они несчастны! Не судите их.

А мне не льстите… Извините, вы лукавы.
Я шёл по жизни то налево, то направо…

А вот куда идти, то знает лишь Христос,
Но в год семнадцатый, в разгар кровавых гроз,

Чуть не угас во мне тот робкий огонёк
Любви и Веры… Красный вихорёк

Святую Русь пронизывал насквозь…
Мой путь вихляв — одна сплошная скользь…».
…Таков Есенин! Он один. Особой стати.
И в строчках — удалец… И с барышней — в кровати.

Обласкан Богом он… А славою — любим.
Мог только Пушкин потягаться с ним,

С его свирельным, чутким, певчим даром.
Дар для него явился тем пожаром,

Что выжег душеньку нежнейшую дотла…
Есенин знал, что в мире лжи и зла,

Коль в Слове — свет, Бессмертие — зола.

ТАЙНА

Есенин — тайна русского народа…
Он здесь, в России, с нами — навсегда,
Как наша первородная природа,
Как жданная духовная свобода…

Естественен, как воздух и вода.


ЕСЕНИН И БЛОК

Стихи чистые, голосистые,
многословные. Язык.
Пометка А. Блока на записке
С. Есенина. 9 марта 1915 г.


ПРИЕЗД ПОЭТА В ПЕТРОГРАД

ЕСЕНИН

(Порывисто)

«Да, да, конечно, только с Блоком
Нужна мне встреча. Только с ним
Поговорить бы!.. Одинок он…
Враги язвят: невыносим,

Заносчив, желчен и надменен.
Ах, что там будет — всё равно!»
И хоть в смятении Есенин,
Но восклицает: «Решено!»

Придя утром на квартиру к Александру Блоку и не застав его, молодой поэт оставил записку, в которой сообщал, что придёт вторично часа в четыре. Всё остальное время он потратил на ознакомление с центром города, поразившим его классической и одухотворённой красотой. По пути заглядывал он и в те места, где шла оживлённая торговля книгами, заходил в гулкие каменные дворы, населённые ютившийся там городской беднотой блистательной северной столицы.
Смешанные и противоречивые чувства от увиденного, владели в тот день впечатлительной душой юного Сергея Есенина.

Кляня в сердцах людскую давку,
Смешки курсисточек презрев.
Он в книжную заходит лавку
И там стоит, остолбенев.

Читает: Бунин, Белый, Брюсов,
Волошин, Бальмонт, Клюев, Блок…
И взмок под шапкой светло-русый,
Чуть золотистый завиток,

Пропахший рожью, жарким летом…

ЕСЕНИН
(Восторженно)

«Ну и настали времена!
Какое сонмище поэтов!

Какие блещут имена!

Уже их книги знает, ценит
Читатель. Слава и почёт.
А тут живёшь… подобно тени.
Подхватит ветер — и несёт!»

Вот и занёс тебя ветрюга
Сюда, как листья под обрыв…

ЕСЕНИН
(Печально)

«Да, жизнь здесь жестка, что подпруга!»
Но есть — характер! И — порыв!

Ведь ты, Есенин, крепкой хватки.
И пусть ещё не знаменит,
Но кинешь многих на лопатки,
А стих твой — бронзой прозвенит.
Ну а покуда, а покуда
Бурливый Невский, толкотня,
Дыханье северной остуды…
На склоне мартовского дня

На Офицерскую торопко
Ты поспешишь, вспотев чуток.
Как школьник — радостно и робко
Шагнешь на блоковский порог.

Слегка поежась, сгорбишь плечи…

БЛОК
(Приветливо)

«Входите, юноша, прошу!..»
Блок дома проще и сердечней…

БЛОК
(Заинтересованно)

«Должно быть пишете?!»

ЕСЕНИН
(Волнуясь)

«Пишу!..
Особенно… когда полями
Брожу… Мне слышится напев!..»
И озорно тряхнув кудрями
И замкнутость преодолев,

Блок отпахнет рубашки ворот,
Откинет прядку от виска…

БЛОК
(Оживлённо)

«Ну как, понравился Вам город?»

ЕСЕНИН
(Как бы в раздумье)

«Нева не тихая Ока —
Бунтарский дух в её глубинах.
Хоть и во льду сейчас она,
Но веет силою былинной
От ледяного полотна.

А Невский дивен: блеск, величье!
Какие высятся дома!
Щебечут барышни по-птичьи,
А вот в ночлежках пьяниц тьма.

У нас, в селе, и то их меньше,
Но тоже пьют. А мера — ковш.
Зато ни-ни курящих женщин,
А здесь не ищешь, да найдешь

На той же Лиговке. Вот место:
Зашёл за угол — и хана!
В глуши обшарпанных подъездов
Попойки. Ножики. Шпана.

Я драпанул. Прибьют, бандюги!
К Петру рванулся. На коне
Летит сквозь снег. Поводья туги.
Взглянул — и страшно стало мне.

Уж больно вскинуты копыта
Высоко. Царская рука
Промозглым воздухом набита.
И давит, давит… Облака

И те обходят стороною
Сенатскую. Стремятся вбок…»
Покачивая головою,
Идёт Есенин. Рядом — Блок.

Светлеют своды коридора.
От двери тянет холодком.
И от шагов и разговора
Повеселел уютный дом.

ЕСЕНИН

(Радостно)

«Хоть я из края изб и прясел —
Мне городской не чужд пейзаж.
Что говорить?! Он так прекрасен
Неповторимый город ваш!

Я словно в сон в него поверил —
Легко мне стало… Хорошо!
Ладонь тянулась к ручке двери,
Хотел зайти, но… не зашёл

В Дом Пушкина… Я вдруг смутился.
Гонимый в спину ветерком,
От Мойки к Вам заторопился —
Клонилась стрелка к четырём».

Блок деликатен. Вежлив. Сдержан.
Он про себя в тот миг решит:

БЛОК
(Приглядываясь к Есенину)

«Каков парнишка! Розов, нежен
Румянец щёк… Он прочно сшит
Природой русской… Знать привержен
К ней тайный зов его души.
А чувства взрывчаты, как порох!»

БЛОК
(Вслух, гостеприимно)

«Ну что ж, идемте в кабинет?!»
Вошли… Бумаги белый ворох
Придавлен книгой.

БЛОК
(Дружелюбно)

«Ну, поэт,
Садитесь ближе. Не стесняйтесь!»
Есенин в кресло сел. Умолк.
В больших шкафах тома теснятся.
Высок, как небо, потолок.

Блок за столом… Как отстранение
Бросает взгляд свой за окно!
Локтями давит напряжённо
Стола зелёное сукно.

А на стекле узоров глянцы.
Синеет сумрак, гаснет день…
Читает Блок стихи рязанца —
И слышит голос деревень.

Слегка подрагивают губы,
А пальцы нервны и сухи.

БЛОК
(Про себя, с восхищением)

«Пусть по отделке строфы грубы,
Но как… задиристы стихи

И образны!.. Как веют новью!
Сколь мыслей могут зачерпнуть!
Какая в них любовь сыновья
К Руси крестьянской!.. Вот их суть».

БЛОК
(Горестно)

«Больное, злое время нынче.
В пластах народных зреет взрыв.
И опасаясь зуботычин —
Не вылезает из норы

Дворцовой, царь наш. Слабосилен,
Чтоб отыскать какой-то ход.
Всё ближе Крестный День России…
И не безмолвствует народ.

(Затяжное молчание)

Блок и Есенин… Как их всё же
Роднит одна и та же боль!
Одно их мучит и тревожит:
Да уж не голый ли король

Россией правит? Сколько рыщет
У Трона бесов и воров!
Слеза из глаз вот-вот забрызжет…
Печален Блок, угрюм, суров.

БЛОК
(Обращаясь к Есенину)

«Стихи чисты и голосисты.
Я помогу. Я предприму…»
А за стеною ветра свисты.
Блок пишет. Радостно ему

Касаться перышком бумаги,
Шуршать конвертом, говорить:

БЛОК
(Предостерегающе)

«Вы полны внутренней отваги.
Вас будут яростно травить

Те, кому Родина помеха,
Бревно в глазу… Подкожный страх
Торопит их на Запад ехать…
И едут, бранью на устах.

(Пауза, затяжное молчание)

БЛОК
(Подаёт конверт Есенину)

«Здесь письма… К адресатам этим
Идите… Встретят Мурашёв
И Городецкий. Вы им — верьте.
Ну и не трусьте. Хорошо?

Быть может денег нет? Возьмите!
И оставайтесь на обед».
(Протягивает Есенину купюру)

ЕСЕНИН
(Сдержанно)

«Нет, нет, не надо! Извините…
За Вашу книгу и совет,

За письма — кланяюсь… Спасибо!..»
Он встал. Порывисто шагнул
К старинной двери… Чувства дыбом
В нем поднялись. И странный гул

Стал вдруг в душе его томиться,
Не ощущал который впредь…
Он вышел. Улица и лица.
Снег не даёт ему глядеть

На окна Блока, что во мраке
Горят, подернувшись ледком.
Бредут бездомные собаки
За молчаливым стариком.

Старуха голосом елейным
Прохожих молит о гроше.

И одиноко и метельно
В живой есенинской душе.

В хмельном бреду бубнит калека:
«Народ в разброде… Что же царь?!»

ЕСЕНИН
(Грустно, рассеянно)

«Как странно! Пряжка… И — аптека.
А вон и уличный фонарь,
Воспетый блоковской строкою,
Написанной в ночи глухой,
Такой наполненной тоскою,
Что хоть топись иль волком вой!»

(Задумавшись, цитирует)

«Ночь. Улица. Фонарь. Аптека».

(Останавливается около фонаря и, обращаясь к нему, озорно хлопает ладонью по его чугунному основанию).

ЕСЕНИН
(Пылко, воодушевленно)

«Сияй, фонарь, стеклянным оком
На петроградском сквозняке!

(Обернувшись к дому Блока)

Светите, блоковские окна!
…В стране темно, как в кабаке».

(Окрылённый счастливой встречей с Блоком, весело и беззаботно посвистывая, Есенин порывисто идёт по Офицерской улице, призрачно исчезая в синеющих сумерках северной столицы).

Пояснения к поэме

«Житуха жестка, что подпруга!» — Есенин сравнивает городскую жизнь с деревенской. В городе жизнь дорогая.
«На склоне мартовского дня» — Есенин был у Блока 9 марта 1915 года.
«На Офицерскую торопко…» — улица, где жил А. Блок.
«На той же Лиговке…» — имеется в виду Лиговский проспект, один из наиболее криминальных мест города.
«К Петру рванулся…» — имеется в виду «Медный всадник». «В Дом Пушкина…» — расположен по адресу: Набережная Мойки, 12.

«Клонилась стрелка к четырем» — в записке, оставленной А. Блоку, юный С. Есенин писал: «Хотел бы зайти часа в четыре…»
«В пластах народных зреет взрыв…» — во всем чувствовалась приближающаяся революция.
«Все ближе Крестный День России…» — то есть день, в который поменялась власть.
«И не безмолвствует народ…» — заимствовано у А. С. Пушкина, но здесь иная ситуация, чем в «Борисе Годунове» («Народ безмолвствует…»).
С. Мурашёв — литератор, С. Городецкий — поэт.
«Пряжка… И аптека»
— речка, протекающая у дома Блока. Аптека запечатлена им в строке: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.»


Любовь Федунова

«Есенин — тайна русского народа…»

    Чем крупнее художник, чем масштабнее его творчество, тем труднее современникам полностью оценить его вклад в духовную жизнь нации. «Большое видится на расстоянье», — писал Сергей Есенин, сознавая и драматизм своего мироощущения, и напряжённые поиски истины, ошибки и слабости; но всегда был верен себе в главном — в стремлении постичь сложную судьбу своего народа.

    В январском номере «Невского альманаха» за 2015 год был опубликован стихотворный цикл «Памяти Сергея Есенина», автором которого является Геннадий Морозов. В заключительной главе он называет Есенина «тайной русского народа». Вспомним слова Фёдора Достоевского на открытии памятника Пушкину в Москве о том, что «Пушкин …вместе с собой унёс тайну, которую мы призваны разгадывать всю жизнь». Пушкин, Есенин… У каждого из них непростая литературная судьба. Вокруг них осталось ещё много недосказанного, либо тенденциозного, что было связано с личными симпатиями или антипатиями биографов-современников, литературных критиков. Наиболее глубоко и верно это сознавал литературный критик 20-х годов прошлого века А.К. Воронский. Он писал: «Дело будущего — изменить и дорисовать …образ поэта». Воронский выступил в 1927 году (в письме М. Горькому) против понятия «есенинщина», утверждая в своих статьях, что «вопрос о Есенине разрешит время».

    Слово «тайна» имеет несколько оттенков значений: во-первых, — это то, что недоступно, неизвестно, неразгаданно, а во-вторых, — это то, что скрывается от других, что не известно всем, секрет, который, возможно, известен немногим. Мне кажется, что Геннадий Морозов принадлежит к тем немногим авторам, которым, пусть не до конца, приоткрылась тайна судьбы и поэзии Сергея Есенина, и он хочет в стихотворном цикле донести её до читателя. Для того, чтобы разгадать эту «тайну», поэт размышляет над судьбой Есенина с позиции нашего современника, и на основе своих внутренних переживаний, стремясь войти в кровь и плоть художника, в культурное, эстетическое, духовное и языковое пространство, с целью выявления общей поэтической картины мира вокруг него, выявления специфики его личности и поэтического слова, — хочет сказать о чудесном, волшебном, магическом воздействии на душу читателя его поэзии.
   
                Твой стих небесным светом серебрится,
                Слепцам духовным указуя путь.
                Он в души наши грешные стучится,
                Пытаясь их, как двери, распахнуть.

    Чтобы создать подлинную поэтическую картину мира, т. е. систему смыслов, образов и представлений, автору нужно образно смоделировать этот мир и погрузить в него, своим переживанием и мыслью, сознание и психику читателя. А для этого необходимо владеть особой «правдой», о которой пишет С. Есенин в стихотворении «Есть светлая радость под сенью кустов...»:
   
                В обсыпанных рощах, на сжатых полях
                Грустит наша дума об отрочьих днях.
                За отчею сказкой, за звоном стропил
                Несёт её шорох неведомых крыл...
                Но крепко в равнинах ковыльных лугов
                Покоится правда родительских снов.
                                    (1917 г.)

    «Правда родительских снов» связана в поэзии Сергея Есенина с тайной, о которой всегда «сладко сказывать» «отроку резвому с медынью волос». Она покоится «в равнинах ковыльных лугов» до тех пор, пока не появится человек, в сердце которого откликнется есенинское слово. В «Исповедании сердечном» Геннадий Морозов признаётся, что строка Есенина «О, Русь — малиновое поле и синь, упавшая в реку!..» — откликнулась в его душе уже в юности и, услышав её, он «плакал не от горя и скорби ...от красоты», оттого, что многие стихи поэта, «прочитанные вперебой, да притом впервые… как бы распахнули» перед ним «створки своих духовных врат в зовущее и мерцающее неоглядье России».

    Будучи поэтом рязанской земли, Геннадий Морозов глубоко чувствует и отражает в своей лирике и гармонию природы, окружающей поэта в «стране березового ситца», и есенинские смятённые состояния — всю сложную структуру таланта поэта. Крутые речные берега, окские откосы, желтые поблекшие луга, тёмные размытые дороги, щумящая листва в холодной мгле, береста трепещущих берез, прижавшиеся к выстывшей земле сиротливые избы — в этом «тайна родительских снов», которую открывает для себя в стихах о касимовских далях Геннадий Морозов, создавая для читателя поэтический ассоциативный ряд, очень близкий художественному миру Сергея Есенина. Стихи Геннадия Морозова возникают из его душевной глубины и воспевают минуты человеческого счастья «у родника, реки, струи, волны», и, кажется, сливаются с ними одной судьбой. Мотивы благоговения, преклонения перед матерью-природой, как и в поэзии Сергея Есенина, ему близки и понятны, потому что в сердце живёт зов земли. Природа для него — родник нравственного очищения, спасение от одиночества:

                Нет, я в ночи не одинок —
                Я с небом!.. Небо видит,
                Как звёздный движется поток.

    Она помогает понять истоки душевной глубины, смутные и радостные порывы души, потому что в них можно различить «какой-то звук неизречённый».

    Полноценное художественное произведение создаётся знанием жизни: художник должен пережить, увидеть, почувствовать. Реалистический образ всегда индивидуален по своей природе, и, вместе с тем, он заключает в себе глубокое познание смысла жизни и её сущности. Геннадий Морозов наполнен с самой юности размышлениями над воистину нетленным стихом Есенина, в котором присутствует «русская пленительная краса», мыслями о великой роли есенинского слова в его душе — душе поэта. Это можно считать лейтмотивом всего стихотворного цикла «Памяти Сергея Есенина»:

                Он мне помог душою просветлиться.
                Позвал туда, где поле, речка, луг,
                Чтоб отдохнуть от суетной столицы
                И от тебя, промозглый Петербург.
   
    Геннадий Морозов наполнен, как поэт, есенинской лирикой, но кроме этого, хорошо знаком с его творческой биографией, с его поэтическим окружением, поэтому в каждой строке его стихов чувствуется биение сердца самого автора: он пишет о Есенине искренне, взволнованно, исповедально. В предисловии к поэме «Есенин и Блок», которая была написана вчерне в 1983 году и над которой он продолжал работать ещё не один год, он рассказывает, как подспудно вызревала есенинская тема в его творчестве: он встречался с теми, кто лично знал Есенина; ему удалось побеседовать с поэтами, прозаиками, литературоведами; он принимал участие неоднократно в Есенинском празднике поэзии в селе Константиново. А в 2014 году Есенинский комитет отметил его вручением Диплома на звание Лауреата Всероссийского поэтического конкурса имени Сергея Есенина, признав победителем этого конкурса. Его лирические размышления о поэте Сергее Есенине очень глубоки, т. к. основаны на перекличке художественных миров двух поэтов, они не скользят по поверхности, а открывают нам тайные ходы и неведомые глубины и его судьбы, и его поэтического слова, опираясь на «правду родительских снов», в которой заключена главная тайна есенинской поэзии — связь с Родиной, с национальными корнями русской души.

    Композиционно цикл стихов «Памяти Сергея Есенина» построен автором мастерски, и его можно, на мой взгляд, считать поэмой, со своей композицией и неподражаемой интонацией, под обаяние которой попадаешь сразу, с первых строк:

                Сколько светлых, нежных песен
                Родине пропел!
                Чернотропом, чернолесьем
                Свой искал удел.

                Рубцевал себя по коже,
                Буйствовал, кутил...
                Тридцать лет... А как их прожил!
                Сколько пережил!

    В этом «Запеве» Геннадий Морозов заключает мысль об уникальности личности поэта и трагичности его поэтической судьбы. Литературный критик Р.В. Иванов-Разумник эту мысль выразил в словах о том, что Сергея Есенина, вместе с Николаем Клюевым, Сергеем Клычковым, Павлом Васильевым, Борисом Корниловым, Петром Орешиным, Алексеем Ганиным, можно занести «в синодик писателей, погибших в гнетущей атмосфере советского рая». Геннадий Морозов пишет о трагедии Есенина очень образно:

                Был он весь, как ливень лета,
                Мечен маятой,
                Как все русские поэты
                На Руси святой.

    На мой вопрос к автору: «В чём вы видите причину трагедии Сергея Есенина?» — Геннадий Морозов ответил: «На мой взгляд, здесь несколько причин: трагическое восприятие жизни с ранних лет, неустроенность личной жизни, неудовлетворенность собственным творчеством, внутренняя ломка, касающаяся веры. Нет веры — нет духовного фундамента. И приход новой эпохи, всего того, чего не было раньше. Есенин мучился: «О чём писать? Что воспевать?» И самое главное: пришли новые яркие поэты: А. Прокофьев, П. Васильев, Б. Корнилов и другие. А потом — А. Твардовский. Их голоса звучали в контексте нового времени. Они задавали тон». Вот какое глубокое содержание вкладывает автор в короткую фразу — «мечен маятой».

    Со страниц есенинского цикла Геннадия Морозова предстаёт перед нами то беспокойное время, когда пошатнулось в России всё бытие, и русская история приобрела черты трагедии. Автор как будто прокручивает перед нами киноленту, останавливая для глубокого просмотра самые главные кадры из жизни поэта; он делает для читателя свой «монтаж» имён, лиц, поступков, характеров, тщательно вырисовывая при помощи отдельных деталей и образ поэта, и лирического героя, и стиль времени, с его нравственным и эстетическим глазомером, заостряя внимание на собственном восприятии судьбы и художественного мира Сергея Есенина. Во второй главе доминирует разговорная лексика, которая подчеркивает напряженность слуха лирического героя, тонко улавливающего резкие и категоричные оценки взаимоотношений Есенина и Айседоры Дункан:

                И страсть, и любовная мука —
                Всё кубарем! Бешен, как псих!
                Ругает «паршивою сукой».
                И пишет...Божественный стих.

    Возможно, современный читатель споткнётся на некоторых словах автора и подумает: «Все-таки — грубовато: «умыкнет», «паршивая сука», «ласкают женщины-простушки», «чокнутый», «намотают срок», «психушка», «очен-но похож», «пулю всадит, нож...» Но именно эта лексика, не укладывающаяся в прокрустово ложе высокопарного стиля, акцентирующая своё внимание не на гармонии мира («сыплет черемуха снегом», «только синь сосёт глаза», «слушать песни дождей и черемух»), а на диссонансе души поэта, который испытывает чувство неуютности в новом для него, городском мире, помогает читателю многое пережить вместе с автором, переболеть увиденным и озарить своё сердце любовью к поэту. Свойство поэтического слова Геннадия Морозова — создавать видимые чувственные образы, наделяя простые слова, взятые из кладезя народной мудрости, энергией поэзии и светом своей души, своей болью:

                Хрипя, топтали сапогами.
                И унижали: «Падла, скот!
                Вот и споткнулся ты о камень,
                Поэт! До свадьбы заживёт!»

    Творческий почерк Геннадия Морозова — лиризм, с веселым рязанским говором и темпераментом, с тягой к ясному поэтическому выражению и образу. Есенинский мир ему понятен и близок настолько, что он строит его монологи на основе личных, глубоко индивидуальных переживаний, настроений, раздумий поэта; за ними — жизненный опыт, доверительный диалог с современниками. Монологи Есенина наполнены сложными чувствами: в них радость и боль, нежность и обида, чувство страха, ощущение разлада с самим собой, и грустная улыбка. Чтобы всё это передать, Геннадий Морозов в каждом из стихотворений использует неповторимую интонационную форму; некоторые из них напоминают случайно вырванную страницу из романа, не имеющую ни начала, ни конца и заставляющую читателя многое додумывать самому:

                Цепенели мысли, чувства
                Сам себя корил:
                «Не от смертных ли предчувствий
                Я так много пил?!»

    Интересно, что на протяжении всего стихотворного цикла Геннадий Морозов обращается к Сергею Есенину, как к своему лирическому адресату, который помогает глубже осмыслить под его взглядом собственную судьбу. Особенно ярко отражает это сквозная антитеза, основанная на противопоставлении рязанских просторов «промозглому Петербургу», который навсегда омрачён «кровавой тайной» «Англетера». Следует отметить лексическое и интонационное богатство всего цикла и особенно тех строк, которые глубоко передают дисгармоничность и раздвоенность сознания (обилие восклицательных, вопросительных предложений, обращений, перифраз, просторечий, фразеологизмов, антонимов, синонимов и т. д.). Автор постоянно использует приём внутреннего монолога, что усиливает психологизм текста:

                Что впереди? Аресты, ссылки?
                А сам я где найду приют?
                Опорожнённые бутылки
                За мной, как призраки, бредут.

    С каждой новой строкой стихов нарастает, как в «Реквиеме» Моцарта, мотив, связанный с появлением Чёрного человека, пребыванием Есенина в болезненном состоянии, когда «цепенели мысли и чувства», когда «уют больничный» становится для поэта «тюрьмой»:

                В поздний час ночного спора
                Некий имярек,
                Ляпнет: «В недрах коридора
                Чёрный человек!»
                ….............................................
                Нервный! Наголо острижен,
                Вкрадчив каждый шаг.
                Дышит он или не дышит?
                Зомби или Маг?

    Геннадий Морозов подходит к образу Чёрного человека очень тонко и своеобразно: не как к бреду больного, галлюцинации, а как к Знакомому Незнакомцу, прототипу Чёрного человека, кто мог быть его жизненным двойником. Тем самым он усиливает мироощущения читателя, психологизм всего текста. Вот, например, «властелин теней», обитатель «Англетера», который не может простить Есенину приверженности к миру крестьянства. Для него ещё при жизни Есенин стал «виденьем, муляжом в гробу, с потемневшим углубленьем, с яминкой во лбу». Это собирательный образ гротескного типа, в котором мы видим недоброжелателя поэта. Он нарисован ярко, убедительно, с особой тональностью, звуковой и словесной инструментовкой, которые необычайно сильно воздействуют на читателя, вызывая в его душе напряжение, тревогу и боль, потому что над ним угрожающе нависла «кровавая тень» «Англетера». Для усиления мотива трагического одиночества поэта Геннадий Морозов использует очень яркий, развёрнутый образ — образ Петербурга, над которым «висит трагическая тень», как тайна «Англетера». Усиливающаяся гиперболизация, с оттенками юмора, сатиры и даже гротеска, создаёт образ того самого «промозглого» Петербурга, который своей «кровавой мечтой» вошёл не только в судьбу поэта Сергея Есенина, но и в его художественный мир:

                И сбежал любимчик славы
                В мрачный град Петров.
                Знал бы он, каким кровавым
                Будет этот зов!
                Вскрикнешь, страхами объятый:
                «Боже, сохрани!
                «Англетера» номер пятый
                Вроде западни!»

    Стихи, в которых появляется «тень Англетера», написаны автором мастерски, подчёркнуто нервной, возбуждённой строкой. Разговорные интонации усиливают напряженность повествования:

                Сгинь! Истлей, как тень изгоя,
                Накликатель бед!
                Чем он так обеспокоен,
                Твой двойник, поэт?

Но Петербург являет и самому автору лик Есенина «среди уймища книг». Он обращается к нему с вопросом, важным для поэта в любую эпоху:

                Как можно так петь — и не лгать!
                И гибель свою предсказать,
                Клоня золотистую прядь
                Над мертвенным полем бумаги?

    Автор с болью размышляет над горькой участью русского поэта — «жечь судьбы мосты», и строки его стихов очень тонко и точно перекликаются с письмами Есенина к Иванову-Разумнику (например, 6 марта 1922 года): «В Москве себя я чувствую отвратительно... Поэзия там наравне с вином и блинами расценивается...Устал я от всего этого дьявольски! Хочется куда-нибудь уехать, да и уехать некуда... Живу я как-то по-бивуачному, без приюта и без пристанища...» Есенин в этом письме пишет, что беспокоят его «разные бездельники», которым «приятно выпить» с ним, что ему «прожигать себя стало совестно и жалко», что внутри него «назрела снова большая вещь». Автор очень тонко передает в шестой части есенинского цикла смятение чувств поэта оттого, что постоянно сталкиваются между собой в непримиримом противоречии житейская правда и духовный зов Есенина:

                Разбавляя водкой слёзы,
                Пил, тоску круша...
                О наветы и доносы
                Ранилась душа.

                Где тот жар духовной жажды,
                Где мечтанья... «в дым»?
                Ужаснулся он однажды...
                Да, следят за ним.

    В есенинской теме есть всегда какая-то болезненная тайна, связанная с его трагической судьбой, и по-прежнему не утихают споры о возможном убийстве или самоубийстве поэта. Об этом немало сейчас написано книг, статей, есть и научные исследования, но ход поэтических размышлений Геннадия Морозова очень близок автору книги «Роковая зацепка за жизнь, или В поисках утраченного Неба» Геннадию Красникову, который пишет: «На последние снимки поэта смотреть тяжело: все ангельское, прежнее, чистое, выжжено в нём, испепелено. Видна самоиспепеленность. И так ли важно теперь знать, был ли убит поэт, или произошло самоубийство?.. Отвратительно другое: что вот Есенина не стало, а Чёрный человек остался — с лицом ли профессионального палача Блюмкина или с рожей карамазовского чёрта. И он ждёт у каждой двери, где ещё жива русская душа. Может быть, даже в эту минуту он — рядом с вами. Он не успокоится, пока стоит Россия, если она не изживёт его в себе самой». Для автора поэтического цикла важна эта правда, потому что прошла через его судьбу откликом на «золотое свечение» поэтического слова Есенина, которое открывает духовные просторы каждой русской душе, а поэту помогает осмыслить собственную жизнь, своё место в современной поэзии. И это главная тайна, которую несёт нам Сергей Есенин, чей «стих воистину нетленен», потому что «в нём русская пленительна краса». Огромную роль в стихотворном цикле играют стихи, которые можно считать лирическими монологами автора, те самые, которые помогают глубже раскрыть мотив «золотого свечения» есенинского слова. Вспомним писательский завет Федора Абрамова, который считал, что слово писателя «не может быть легковесным, как пушинка одуванчика», а «должно быть напитано соками жизни, радостями и болями человеческими»...

    Геннадий Морозов написал цикл стихов о Сергее Есенине, который «напитан соками жизни», а его поэтическое слово становится «магнитом», т.к. погружает нас в «народную языковую стихию», которая передаёт колорит и запах времени, в котором жил, дышал и ходил по земле Сергей Есенин. Поэтическое зрение автора помогает нам по-новому, из глубин всмотреться в судьбу Есенина, его поэзию и найти скрытые пружины его жизни, чтобы приблизиться к разгадке тайны есенинского слова, которое магически способно усмирить любого «разгульного, буйного, смертного» человека, а поэту — уйти корнями в историческую почву времени, в судьбу народную, увидеть «золотое свечение» поэтического слова Сергея Есенина. Это слово, с его бездонной глубиной, помогает русской душе «просветлиться»:

                Земля рязанская...ромашковые дали...
                Озёр зазеленевший окоём...
                Желанной нежностью моё вы сердце сжали,
                Как стих есенинский,
                        когда мы с ним вдвоём.

    Заключительная глава стихотворного цикла называет главные постулаты есенинской «тайны» для русской души. Имя Есенина заключает в себе нашу первородную природу, национальную стихию и вечное стремление к духовной свободе:

                Есенин — тайна русского народа...
                Он здесь, в России, с нами навсегда,
                Как наша первородная природа,
                Как жданная духовная свобода...
                Естественен, как воздух и вода.

    Стихотворный цикл «Памяти Сергея Есенина» является, несомненно, огромной творческой удачей поэта Геннадия Морозова. Он ценен тем, что затронул животрепещущие вопросы русской литературы: о свободе творчества, о сложности пути человека — творца, судьба которого несёт до сих пор в себе отражение глубокой тайны, недосказанности и огромной смысловой глубины. Описание одного жизненного мгновения Сергея Есенина вызывает у читателя широкую цепь ассоциаций и рассчитано на встречную активность, т. к. любое из рождённых впечатлений не исчерпывает потенциальной смысловой глубины текста.

    Автор очень тонко чувствует и передаёт стихию времени, стихию природы, народной жизни и стихию судьбы поэта, и органическое ощущение этой стихии он передаёт свободно, правдиво: то с юмором, то с болью, то в грустном лирическом раздумье о Есенине, как сыне России, как о своём земляке, певце рязанских просторов, подчёркивая главные грани таланта поэта:

                Тот стих бунтарский — грозная стихия!
                Дивлюсь его бездонной глубине.
                И чтоб добить в России злого Змия —
                Скорей скачи на розовом коне!

    Свобода ритмики и стиля и, вместе с тем, чувство художественной меры, без всякого стремления к эффектам поэтической строки, простые разговорные интонации, богатство лексики, организация текста через воображаемые диалоги с поэтом и его монологи, стремление сделать Есенина своим лирическим адресатом — всё это свидетельствует об умении автора находить для глубокого содержания соответствующую художественную форму: его мысль пробирается через многоголосье толпы, наветы, доносы, сплетни обывателей и врагов Есенина, монологи Есенина и собственные лирические размышления о судьбе поэта, о значимости его творчества, о его бессмертии, как любимого сына России. Психологизм отдельных строк, связанный с фантастическими видениями, раздвоением личности и появлением Чёрного человека, гиперболически-гротескный образ «Англетера», «жаждущего жертвы», — всё это раскалённые, опаляющие угли души автора, которые заключены в огромной энергии стиха и подчёркивают яркий лингвистический темперамент поэта, придавая циклу стихов о Сергее Есенине философскую глубину и публицистичность.

    Поэт Геннадий Морозов, назвав Есенина «тайной русского народа», создал из отдельных стихотворений поэтическую мозаику, в которой просматривается не только образ времени, но и собственный портрет, и открыл нам тайны собственных кладовых, где пребывала до этого скрытая Музыка его поэтического слова, а теперь подарена нам.

Литература
Шетракова С.Н. С.А. Есенин. Художественный образ и действительность. — Рязань, 2004 г.
Абрамов Ф.А. Душа и слово. — Архангельск, 2011 г.
Иванов-Разумник Р.В. Писательские судьбы. — М., 2012 г.
Казаринов Ю.В. Филологический анализ поэтического текста. — М., 2004 г.
Есенин С.А. Собрание сочинений в одной книге. Х.,Б., 2012 г.
Морозов Г.С. Памяти Сергея Есенина. — Невский альманах № 1, 2015 г.   
Морозов Г.С. Стихотворения. Поэмы. Проза. — СПб., 2003 г.
Красников Г.Е. Роковая зацепка за жизнь, или В поисках утраченного Неба. — М., 2002 г.

 

Комментарии  

0 #1 RE: МОРОЗОВ Г. Стихи и поэмаВесенний дождь 27.08.2011 14:51
очень понравилось.
Цитировать

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика