Поиск по сайту

Наша кнопка

Счетчик посещений

58869199
Сегодня
Вчера
На этой неделе
На прошлой неделе
В этом месяце
В прошлом месяце
12779
49490
192166
56530344
923021
1020655

Сегодня: Март 29, 2024




Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

МИЛОНОВА Н. Воспоминания (О Иване Приблудном)

PostDateIcon 21.06.2010 11:58  |  Печать
Рейтинг:   / 2
ПлохоОтлично 
Просмотров: 12426

 

7

Во второй половине двадцатых годов стихи Ивана стали много и охотно печатать. В 1926 году вышла его первая книжка «Тополь на камне» в издательстве «Никитинские субботники». У него уже было имя, все московские журналы охотно его печатали.
Удивления достойно, как и где он работал. Сидящим за столом с пером в руке я его не видела. Что-то напевая, бормоча, иногда отбивая такт рукой, он мог долго, отвлекшись от всего, ходить по комнате. Так же и на улице иногда отвлекался от всего. А писал в разных местах за чужими письменными столами. Однажды он взял аванс и должен был сдать к сроку перевод стихов (по подстрочнику) одного татарского поэта. И задерживал работу. Нам много раз звонили по телефону и напоминали. Отец мой, наконец, недовольным голосом выговорил Ивану. Было это во время обеда. Иван смутился, вскочил, стал искать бумагу и ручку. «Я сейчас…» бормотал он. «Ну, Иван Петрович, это несерьезно…», — с раздражением заметил мой отец. Но Иван, примостившись на уголке стола, быстро, быстро писал. Кончил, прочел — мы ахнули…блестяще! Видимо стихотворение в уме уже было готово, вот только негде и некогда было присесть и записать.
Вот так шла творческая работа. Но надо же было еще заниматься образованием, вернее, самообразованием. И этим Иван занимался походя. Он не пропускал ни литературных диспутов, ни выступлений писателей и поэтов в Союзе поэтов, в Политехническом музее, или, где бы то ни было. Даже если он просто проводил вечер в ресторанах Дома Печати и Дома Герцена, то тоже не зря. Шутливо ли, серьезно ли, но там всегда шли разговоры о литературе и искусстве. А если он проводил время у приятелей в компании, то это были все те же литературные друзья и вечер проходил в обсуждении его, или кого-либо другого, стихов и рассказов, в содержательных спорах. Иван был совершенно независтлив к чужому успеху, радовался каждому хорошему стихотворению, чье бы оно ни было, часто твердил его несколько дней.
Он много читал, только вот — где и когда. Приносил мне все новинки и нашей советской и зарубежной литературы. Пристрастился было к примитивным полуприключенческим романам американского писателя Кэрвуда, я его высмеивала, хотя книги читала тоже. Классических авторов он знал плохо, больше по чужим рассказам и обсуждениям. Я, большая поклонница Диккенса, с трудом заставила его прочесть «Записки Пиквиккского клуба». После этого он стал читать Диккенса подряд.
Зато стихи он знал, как мне казалось, все, какие были написаны на русском языке. И поэтов XIX века и поэтов XX века. Память у него была блестящая, хорошее стихотворение ему нужно было прочесть только один раз и оно оставалась в нем навеки.
Театр и кино. Пользуясь своими знакомствами в театральном мире, Иван охотно ходил в театры, тем более, что это ему ни копейки не стоило, мы всегда ходили по контрамаркам. Мы знали с ним репертуар всех московских театров, всех — не преувеличиваю. Единственный театр, в который он отказывался ходить категорически — это Большой театр. Он отговаривался отсутствием денег — дорогие билеты. Но однажды мне подарили два билета в Большой театр на балет «Дон Кихот», и мне все же не удалось затащить его в этот театр, наоборот, он вынудил меня продать билеты и пойти в кино. А вот на кино денег не было жалко. Одно время кино было почти ежедневной потребностью.
<…>
Не пропускали мы с ним художественные выставки, он часто добывал билеты на вернисажи. Почему-то особенно четко я запомнила две последние выставки, которые мы смотрели с ним вместе уже в 1936 году. Первая — выставка произведений Рембрандта, картины которого, собранные со всей страны из всех музеев, были привезены в Москву в Музей им. Пушкина, вторая — выставка Репина. Так же в Третьяковской галерее со всей страны были собраны все картины Репина и все варианты этих картин. Иван поражался трудолюбию Репина (чего у него самого не было). Столько раз он переписывал полотно «Письмо запорожцев», такое огромное полотно! И заинтересовал его еще один портрет Льва Толстого в мистической трактовке, с сиянием вокруг головы и, кажется, из глаз.
Был способен слушать серьезную музыку и, хотя и не так часто, как я, он ходил со мной на концерты в Большой и Малый залы Московской консерватории. А на концерты знаменитых певцов он сам доставал мне билеты. Нравилась ему певица-негритянка, Мариам Андерсон, крупная, красивая, и забавляло его, что аккомпаниатор её и, видимо, муж, швед Андерсон, был абсолютно белокур, даже брови и ресницы были у него белые.
Любил он и спорт, хотя занимался им нерегулярно, любительски. Был прекрасный пловец и летом проводил много времени на плавательной станции «Динамо». Одно время интересовался боксом, занимался, говорили, успешно и даже собирался принимать участие в каком-то состязании, но потом к боксу остыл. Увлекся игрой в волейбол. Познакомившись с молодежью Художественного театра, регулярно ходил играть с ними на отведенную для этого площадку. В Союзе писателей в порядке общественной работы даже вел занятия в кружке волейболистов.
«Я живу на свете, где попало, и нигде, пожалуй, не живу…» Адрес свой Иван, смеясь, обозначал так: «Москва, ход с парадного». И это было правдой. Москва, литературно-художественная Москва, была его местопребыванием, и, вместе с тем, питательной средой. Он считался бездельником, а ведь он не бездельничал, он жаждал все постичь, но не путем кабинетного обучения, а методом непосредственного восприятия, и впитывал все, что можно было таким способом впитать. В сущности, он вел интеллектуально-напряженную жизнь, интересовало его все, что касалось искусства. Правда, к технике, тогда начавшей входить в моду, он относился недоброжелательно и к слову «инженер» никогда не забывал приставить слово «тупой». Это можно еще объяснить тем, что у меня был поклонник архитектор, какового Иван деятелем искусства считать не желал, и величал «тупым инженером».
Много и охотно в эти годы (вторая половина двадцатых годов) Иван выступал со своими стихами. Читал он всегда с удовольствием, даже с радостью, перед любой аудиторией — маленькой или большой, перед своими собратьями литераторами и перед школьниками, студентами или рабочими. В Доме печати, в Союзе поэтов, на домашней вечеринке, в переполненном театральном зале, в заводском клубе, в Большом зале Консерватории или ресторане — все равно — всегда с одинаковым подъемом. Чтение стихов доставляло ему непосредственную радость, так же, как пение.
Злосчастное хождение в трусиках. Сначала это была просто шалость, превратившаяся потом во что-то вроде упрямства. Весной 1924 года, подходя к институту, вижу на двух приземистых столбах, образующих ворота, две живые статуи: Иван и Коля Кузнецов, оба в трусиках пытаются принять античные позы. Об этом заговорили, стали стыдить, тогда Иван заупрямился и всех, кто пытался его усовестить, называл мещанами.
Специально по городу в трусах он не ходил, не появлялся он в таком виде и в институте, ни в магазинах, ни в домах у знакомых. А вот так: он живет у Бориса Гроссмана на Никитском бульваре. Проснувшись утром и обнаружив, что у него не осталось папирос, он, не затрудняясь одеться, идет за папиросами к Никитским воротам, в трусах. Однажды на этом месте с ним столкнулась я, еще не чересчур близко знакомая, и шарахнулась от него в ужасе. Это его оскорбило. Схватив меня крепко за руку, он провел меня, плачущую, по всей Никитской улице.
На территории Дома Герцена у вторых ворот был, а может быть и сейчас есть, маленький домик. В нем жил писатель Свирский — старый добрый человек. И у него какое-то время ночует Иван. Летом там в садике стояли столы — утром и днем ресторан действовал как столовая. Вот так же, проснувшись, Иван мог выйти завтракать в одних трусах. След этого остался у Булгакова в «Мастере и Маргарите» — Иван Бездомный бегает в кальсонах по Дому Грибоедова. В этом садике мы с ним однажды обедали вместе с поэтом Михаилом Герасимовым. Иван — в брюках. За следующим столиком сидел Семен Кирсанов, а между столиками бродил уже совершенно спившийся поэт Василий Александровский. Кирсанов окликнул его: «Эй, — указав на свой недопитый стакан, — можешь допить».
Тихонов писал, что Иван прямо на улице и раздевался. Интересно! Куда же он девал снятую одежду? Бросал или нес в руках? И притом, якобы нецензурно бранился… Я знала Ивана с 1923 по 1937 года, близко знала во всех его хороших и дурных проявлениях; я была его женой. Но, ни разу, повторяю, ни разу я не слышала от него ни одного нецензурного слова; ни я, ни мои близкие, ни мои знакомые. Мне известно, что мужчины между собой пользуются языком, не принятым при женщинах. Возможно, так поступал и Иван, но вряд ли он был инициатором такого разговора, привычки к брани у него не было.
На фотографии, по моим предположениям 1924 года, сфотографирован Есенин вместе с группой ленинградских имажинистов: Эрлихом, Ричиотти и другими. Тут же с ними и Иван. Вот в этой компании, по всей вероятности, произошел выход Ивана из дома в трусиках, который описал и Эрлих, и Ричиотти, а уж с его слов и Тихонов. Есенин тогда сказал Ивану: «А знаешь, я с тобой не пойду… Не потому, что мне стыдно с тобой идти, а потому, что не нужно. Понимаешь? Думаешь, я поверю, что ты из спортивных соображений голым ходишь?.. Ты идешь голый потому, что это входит в твою программу! А мне это не нужно!.. Уже не нужно!»
Уже не нужно… А было время, Есенину было нужно ходить в крестьянском наряде, а потом, позже, в цилиндре и крахмальной манишке, как на упомянутой фотографии, а Маяковскому нужно было ходить в желтой кофте.
Доводы Есенина очень характерны. Стремление привлечь к себе внимание всякого рода эксцентричными выходками, а то и желание закатить пощечину общественному вкусу свойственно, значит, не только одному Ивану. Способ он выбрал неудачный — он хвастается не одеждой, а своим действительно красивым телом, с чем ему прожужжали уши и женщины, и фотографы, просившие его позировать обнаженным. Но надо учесть и его юность, и его воспитание, и слабую общую культурность.
Он очень скоро отказался от этих выходок.
<…>

Добавить комментарий

Комментарии проходят предварительную модерацию и появляются на сайте не моментально, а некоторое время спустя. Поэтому не отправляйте, пожалуйста, комментарии несколько раз подряд.
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.


Защитный код
Обновить

Новые материалы

Яндекс цитирования
Rambler's Top100 Яндекс.Метрика