Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина
Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ
ЭРЛИХ Вольф. Право на песнь
НЕСОСТОЯВШАЯСЯ СТРЕЛЬБА
Кафе «Двенадцать» на Садовой.
К Владимиру Ричиотти подходит незнакомый нам человек и тянет его за рукав. Ричиотти не слышит. Тот тянет сильнее. Никакого впечатления. Есенин одним глазом наблюдает за ними. Наконец этот человек берет Ричиотти за плечо. Есенин вскакивает:
— Вам, собственно говоря, что угодно?
— Да вот хочу арестовать его! — ухмыляется незнакомец.
В ту же секунду насмерть перепуганный Ричиотти держит Есенина за руки и уговаривает его спрятать оружие:
— Положи револьвер! Зачем револьвер? Он пошутил! Это мой приятель!
— Приятель?
Есенин недоверчиво прячет оружие и садится к столу. Через некоторое время, убедившись в том, что они мирно беседуют:
— Передай своему приятелю, что он болван! Такими вещами не шутят!
ДОМА
— Ты что? На самом деле думаешь, что я контрреволюционер? Брось! Если бы я был контрреволюционером, я держал бы себя совсем иначе! Просто я — дома. Понимаешь? У себя дома! И, если мне что не нравится, я кричу! Это — мое право. Именно потому, что я дома. Белогвардейцу я не позволю говорить о Советской России то, что говорю сам. Это — мое, и этому я — судья!
— Ну хорошо! Погоди! Но ведь все-таки факт-то остается фактом! Ты вчера хотел убить человека, о котором думал, что он исполняет распоряжение советской власти. Так?
— Так, да не так! Тут совсем другое дело. Ричиотти — мой друг.
ПОСЛЕОБЕДЕННАЯ ЛИРИКА
Вдвоем на диване.
— Слушай! Как ты думаешь? Почему это так бывает? Женщин в этом мире хороших — до черта. А на меня одна шваль скачет.
— А кто его знает — почему? Во-первых, я думаю, ты несправедлив. Во-вторых... Видишь ли, мне кажется, что хорошие женщины вообще не скачут.
— Хм… Может быть… А ну, переменим тему! Пауза.
— Замечательный у Сашки нужник!
— Недурен.
— Нет, ты подумай! Стульчак — дубовый! Кроме того: умывальник, камин. Красота! Кто это говорил, что уборные — мерило цивилизации? Умный человек. Будут деньги, поезжай в Германию! Обязательно поезжай!
— Слушай, Сергей! А здорово интересно на аэроплане лететь?
— Как тебе сказать? Все равно что в поезде. Только кажется, что по высокой насыпи едешь.
ВЕЧЕР В ДУМЕ
Вечер Сергея Есенина в здании б. Городской Думы. Афиша — великолепна.
Воинствующий Орден Имажинистов, честно говоря, решил примазаться.
(Да простят мне мои друзья, но от истины бегать не следует. Кроме того, моя доля вины в этом деле остается при мне.)
Есенин, впрочем, тоже заинтересовался совместным выступлением.
— Читать могу хоть всю ночь. Но говорить... Господи, спаси и помилуй!
Господь не спас и не помиловал. В этот вечер было сказано больше чуши, чем во все остальное время года.
Но с Есениным все было понятно: он — выпил. Хуже было с другим из участников вечера. Он порол страшную и беспросветную дичь в течение часа. Мы сидели ошалелые на своих местах и старались понять — в чем дело. Он не был пьян. Это мы знали наверно. Он всегда был неплохим оратором. Это мы тоже знали. Но то, что он говорил и как он говорил, — было не сравнимо ни с чем. Улюлюканье и смех заставили его замолчать.
Разгадка пришла в перерыве.
Приятель Сахарова, очень милый человек, опекавший Есенина на этом вечере, заблаговременно поставил перед ним, для протрезвления, стакан воды, на треть разбавленной нашатырным спиртом. Доза дикарская. Тот, о ком я писал выше, по ошибке (он сильно волновался) выпил эту воду. Добрый опекун прислал второй такой же стакан. Он выпил и второй. За вторым последовал третий.
Так что наш герой, будучи совершенно трезвым, влил в себя в общей сложности, так — за здорово живешь, — чайный стакан нашатырного спирта.
НОЧЬ ЛЮБВИ
Утром звонит Григорий Шмерельсон. (Полный ти¬тул: генеральный секретарь Воинствующего Ордена Имажинистов.)
Сообщение: «Наш общий друг, после вечера, так разволновался от выпитого им нашатыря и позора, что по дороге домой пытался утопиться в Неве. Расскажи Сергею!»
Иду на Гагаринскую. Там — свои новости.
Встречает меня Анна Ивановна — жена Сахарова:
— Не знаю, что и думать! Сергей Александрович привез с вечера какую-то женщину, на вид — лет пятидесяти пяти. Где он ее откопал, понять не могу! Привез домой, а зачем — сам не знает. Он в столовую, она за ним! Он в кабинет, она за ним! Мы его к Уварову сплавили, так она и туда пришла! Гладит его по голове и электричество тушит. Она тушит, Уваров зажигает. Наконец взъелась: «Зачем вы зажигаете? Я хочу, чтобы было темно!» А Уваров ей в ответ: «А зачем вы тушите? Я люблю, чтобы у меня в квартире было светло!»
— Позвольте, Анна Ивановна! А Сергей — что?
— А Сергей Александрович — ничего. Сидит, как бревно, и молчит.
— Что ж она и сейчас там?
— Нет. Только что перед вами ушла. Иду искать Есенина. Он — у Уварова. Лежит на диване, глядит в потолок и мрачно курит.
— Сергей! Ты что, ошалел, милый? На кой черт ты эту старуху с собой привез?
— Не я ее привез, а она меня привезла. Большая разница.
Он вдруг быстро подымается на локте.
— Она — ведьма! Понимаешь? Я на извозца, и она за мной! Я в ворота, она за мной! Что ж мне ее — силой гнать? Знаешь, все-таки с женщинами надо быть джентльменом! Ну, а потом уж и поздно было.
Р. S.
— Слушай, а ты не помнишь, как ее фамилия?
—Чья?
— Ну! Старухи-то этой!
— Не знаю. Постой! Анна Ивановна, кажется, говорила — ***
— Что-о?
Он падает на стул и, схватившись руками за голову, тихо стонет:
— Ах ты, дьявол! Боже ты мой! Какого же черта я с ней стеснялся?
— А в чем дело?
— Да, понимаешь, мне показалось, что ее фамилия — Венгерова!
— Ну, и что ж?
— Господи! Да как ты понять не можешь? Я думал, что она от словаря прислана! Понимаешь?
— Ох, понимаю...
«ГУЛЯЙ-ПОЛЕ»
Утро.
Просыпаюсь оттого, что кто-то где-то, неподалеку от меня, злостно бубнит.
Подымаясь, вижу: Есенин в пижаме, босиком стоит возле книжного шкафа. Слышно только: сто один, сто два, сто три, сто четыре...
Подхожу к нему.
— Что ты делаешь?
— Погоди, не мешай! Сто восемь, сто девять, сто десять...
Лезу обратно.
Минуты через две:
— Кончил! «Полтаву» подсчитывал. Знаешь, у меня «Гуляй-поле» больше. Куда больше!
Кстати: отрывок из этой поэмы печатался в альманахе «Круг». Он же под заголовком «Ленин» вошел в собрание сочинений. Где хранится остальная часть поэмы — мне неизвестно.
МАТЕРЩИННИК
Есенин зол. С самого утра кроет в бога, в кобылу, в душу. К вечеру куда-то уходит.
На другой день встречаю на улице Николая Никитина.
Удивленно поправляя очки, рассказывает:
— Нет, ты только послушай! Был у меня вчера Сергей. Сидим за столом, чай пьем. Мама моя сидит с нами. Я что-то такое говорю и вдруг нечаянно бахнул. Не то чтобы очень, но все же что-то такое матерное. Вдруг Сергей встает, отводит меня в сторону и давай отчитывать. Да как!
— Вчера, говоришь, было?
— Вчера.
— Занятно!
Захожу на Гагаринскую. В столовой — Есенин и сахаровские ребята. Лежат на полу, книжки рассматривают. Спрашиваю в упор:
— Эй ты, матерщинник! За что ты вчера на Никитина наскочил? Сам, думаешь, хорош?
Он некоторое время смотрит на меня, что-то соображая, и вдруг, размахивая руками, кричит:
— Дурак! Что же ты, понять не можешь? Она ж его мать!
АНТИСЕМИТИЗМ
С самого утра приходят люди. Много людей. Двадцатый спрашивает то же самое, что и первый:
— Что там еще Есенин натворил? В чем дело?
— Не знаю.
— Как не знаете? Полгорода знает, а вы не знаете.
— А я не знаю. Может, вы сообщите?
— Да я и сам толком не знаю. Опять антисемитская выходка. Говорят, какому-то еврею-актеру в морду въехал. Вообще — скандал.
Это одна версия.
Другая: Есенин был на вечере Рины Зеленой в студии Ходотова. Актер В. подошел к нему сзади и сзади же ударил его, со словами: «Ты жидов ругаешь? Получай!» Все, что произошло до и после этого, равно нехорошо, но инициатива драки была не за Есениным.
Иду к нему.
Лежит у себя на диване, злой и подавленный.
— Слыхал?
— Слыхал.
Молчим в течение получаса.
Наконец он подымается на локте и начинает волнуясь:
— Нет, ты понимаешь, в чем гнусность? Ведь он уверен, что он под меня работает! А того понять не может, что я отроду никого сзади не бил! Ты меня извини, но он сволочь!
— Весьма благодарен!
— За что?
— А за то, что ты считаешь нужным извиняться передо мной только потому, что я одной крови с этим субъектом.
Есенин качает головой и краснеет.
— Свинья ты, свинья! Ах, свинья!
Он слезает с дивана и идет к шкафу. Через некоторое время возвращается с книгой и показывает портрет Фета.
— Ты посмотри! Абрам! Совершеннейший Абрам! А какой поэт!
Он стоит молча и что-то соображает. Наконец бьет себя книгой по колену и валится на диван.
— Понял! Знаешь, кем ты должен стать? Ты должен стать русским Гейне!
Добавить комментарий
Комментарии, не имеющие прямого отношения к теме статьи, содержащие оскорбительные слова, ненормативную лексику или малейший намек на разжигание социальной, религиозной или национальной розни, а также просто бессмысленные, ПУБЛИКОВАТЬСЯ НЕ БУДУТ.
Комментарии