Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина

МАРКОВ И. И. О Сергее Есенине

29.11.2005 21:00  |   | 

Рейтинг:   / 1

И. И. Марков

О СЕРГЕЕ ЕСЕНИНЕ

Мои воспоминания о встречах с Сергеем Есениным относятся к 1924 году. Довелось видеться с поэтом и в 1925 году, когда он в последний раз приехал в наш город.
Мы познакомились у Николая Клюева. Клюев не раз бывал в ленинградской квартире моих родителей на Невском проспекте. Мою мать он ласково называл «старинушкой Петровной». В клюевской комнатке на Большой Морской <ныне ул. Герцена>. Клюев жил во дворе теперешнего Дома композиторов, где иконы старинного письма соседствовали с редкими рукописными книгами, можно было встретить Николая Заболоцкого, Алексея Чапыгина, Александра Прокофьева, Даниила Хармса, Павла Медведева.
Начиналось наводнение, когда Клюев получил письмо о том, что Есенин собирается в Ленинград. Поэт появился как-то неожиданно, оживленный, с улыбающимися серо-голубыми глазами и чуть рассыпавшимися волосами. После приветствий и первых радостей встречи между давними друзьями возник спор, такой же внезапный, каким было появление Есенина в тесной комнате на Морской.
«Ты знаешь мое из «Четвертого Рима»: Не хочу быть лакированным поэтом / С обезьяньей славой на лбу?..» - вопрошал Клюев. Есенин ответил: «И Клюев, ладожский дьячок,/ Его стихи как телогрейка…»
Клюев хотел было продолжать свою поэму, но Есенин остановил его: «Полно, Николай, оставь свое поповство. Не нужно ото и несовременно».
Обедать отправились к Л. М. Сахарову, на Гагаринскую, где остановился Есенин. Читали стихи, предназначавшиеся дли «Антологии крестьянской поэзии». Клюев читал из «Песнослова»: «Умерла мама — два шелестных слова...», «Меня Распутиным назвали...», Есенин — «Вечер черные брови насопил...», пишущий эти строки — сказку-наигрыш «Колобок-скакунок». Есенину сказка понравилась, но концовку решили переделать и долго спорили, как именно. Клюев предлагал вместо последней строки написать; «А ты, мышка-коротышка, / По воду ходи, только Ваню не буди!».
Потом пришли поэты из группы ленинградских имажинистов Вольф Эрлих и Георгий Шмерельсон и, узнав о чем шла речь, осудили и мой «Колобок» и всю нашу затею.
Понадобились спички. Кто-то из имажинистов (не помню, кто именно) ловко спустился из окна второго этажа по водосточной трубе и поспешил в магазин. После ухода поэтов-имажинистов Клюев спросил осуждающе: «Ты почему, Сергей, не можешь расстаться с ними?». «А кто же будет ходить за спичками?», — улыбаясь, ответил тот.
На следующий день после приезда я встретил Есенина в Летнем саду, где его снимали на кинопленку в то время, как он шел по аллее и, наклоняясь, срывал с обочины редкие цветы. После съемок к нему подошла начинающая поэтесса и представилась. «Поэтесса? — с усмешкой переспросил Есенин. — Ну, будем знакомы. Приходите от скуки погреться...». И первым отошел, вдруг устыдившись этой резкости.
Помню выступление поэта в полутемном зале бывшей Городской Думы на Невском проспекте <ныне в этом здании находятся центральные железнодорожные кассы>. Он вышел на низкую эстраду и, обменявшись репликами с впереди сидящими, неожиданно для всех прочел свои старые стихи. В зале заволновались: «Не хулиганьте, Есенин! Читайте последние!». — «Ах, вам «Москву кабацкую»? Сейчас начнем...». И он стал читать то, чего от него ждали.
Бывший на концерте Клюев ворчал: «Не кобенился бы. Ведь знает, что пришли слушать», но едва ему начинали поддакивать, зло возражал: «Все вы много знаете, а вот стихи пишете по-татарски, хоть и на русском языке. Не то, что он...».
Однажды вечером слушали Есенина в моей тогдашней квартире на Дворцовой набережной. Лежа на ковре, черпали легкое красное вино из фарфорового ведра. Есенин был ровен и весел. «Сегодня — никакого пьянства!» — повторял он. Долго не ложились спать. Поэт пощипывал струны гитары и время от времени что-то сосредоточенно записывал, словно проверяя новое стихотворение на слух. На другой день ужинали у архитектора В. Улитина, на Стремянной. Есенин был в ударе. Стихи сменялись стихами.
Осталось в памяти раннее летнее утро, когда мы (Есенин, Чапыгин, Медведев, Иван Приблудный и я) пришли на пристань у Литейного моста, чтобы проводить Николая Клюева, собравшегося в родную Вытегру. Салон второго класса еще пустовал. Есенин был как-то лихорадочно возбужден и явно скучал, но едва показались первые пассажиры, приободрился и стал нарочито громко рассказывать, будто бы в Константинове вешали кулаков на конской узде... Заметив тревогу и недоумение окружающих, Чапыгин предложил друзьям пойти на воздух.
Когда пароход наконец отчалил и провожавшие Клюева простились у Троицкого моста, Есенин медленно пошел со мной по набережной в сторону Дворцовой площади. Утро стояло на редкость ясное. Остановившись у парапета, Есенин загляделся вниз, на воду, такую прозрачную, что можно было видеть камушки на дне. «Как хорошо и просто, — вздохнул он. — Вот если бы так писать...».
Неподалеку от нас рыбаки разматывали невод. Поэт подошел и попросил закинуть для него «на счастье». Невод пришел пустым. Лишь на самом дне, среди водорослей, билась маленькая черная рыбка. «Вот мне — всегда так», — нахмурился Есенин и махнул рукой. В этот день ему долго не давалось очередное стихотворение. Он скандировал его под гитару, повторяя одну и ту же строфу.
После отъезда Есенина в Москву известия о нем, как правило, поступали от Клюева, который в свою очередь черпал их из переписки с Орешиным и Клычковым. Клюев любил вспоминать и говорить о Сереженьке, как называл он Есенина. Рассказывал, как они вместе изучали французский импрессионизм по русским источникам, как наставлял он начинающего собрата в народной мудрости и в изографии, как бывали у них цыганки Шишкины, чье пенье некогда слушали Фет и Лев Толстой.
Ревностно отстаивая право на существование специфически крестьянской поэзии, Клюев причислял к своим союзникам Есенина, Клычкова, Ширяевца, Орешина, Ивана Приблудного, Чапыгина и меня. Когда собственные доводы казались недостаточно убедительными, ссылался на авторитет Сергея Митрофановича Городецкого, вокруг которого в свое время сгруппировались поборники крестьянской линии в литературе.
Когда в Ленинграде гастролировала Айседора Дункан, чья судьба тесно переплелась с судьбой Есенина, мы с Клюевым побывали у нее в «Европейской». В номере уже были Алексей Толстой и художник Кузнецов, который показывал собравшимся свои зарисовки Есенина.
Дункан, все еще обаятельная несмотря на возраст, эффектно возлежала на софе и, рассматривая эскизы, восклицала: «Сережа, милый!». Она говорила по-русски с заметным акцентом, медленно, как бы подыскивая во время паузы нужные ей слова.
Новое появление Есенина в нашем городе было для меня столь же внезапным, как и при первом знакомстве с ним. По словам Клюева, поэт якобы «сбежал» от забот Софьи Андреевны, которая, ограждая Есенина от суеты и поощряя писать стихи, будто бы запирала его в комнате в одном халате и домашних туфлях. Он достал, наконец, костюм и немедленно уехал в Ленинград «менять жизнь».
В день приезда Есенин побывал у Ильи Садофьева с несколько необычным подарком — принес старому знакомому живого петуха, держа его под мышкой. Поэт остановился в гостинице «Англетер» на Исаакиевской площади. Его можно было видеть в вестибюле. Он говорил, что на людях легче, что его тяготит одиночество.
Запомнилось, как пришел ко мне Иван Приблудный, чтобы передать, что Есенин зовет меня и Клюева проститься перед отъездом. Мы втроем оказались в номере, где остановился поэт, раньше других гостей. Зашел разговор о последних стихах Есенина. Потом заговорили о судьбах поэтов. «Пожалуй, для поэта важно вовремя умереть, как Михаилу Тверскому...» — задумчиво сказал Клюев. С появлением имажинистов в номере стало шумно. Они с азартом утверждали, что Есенин перестал быть поэтом и пишет «дешевые» стихи вроде «Руси уходящей». Я рано ушел к себе, не желая участвовать в споре.
Наутро, повстречавшись со мной на лестнице Госиздата, Иван Приблудный сказал: «Сергей повесился!». Я пришел в «Англетер», когда тело поэта, прикрытое простыней, уже лежало во дворе на дровнях.
К месту погребения прах Есенина от Союза поэтов провожали Николай Тихонов и Илья Садофьев. Скорый поезд, к которому был прицеплен товарный вагон с печальным грузом, отходил на Москву с Октябрьского вокзала. Настало время прощания. Открыли вагон. Сняли крышку с гроба. Строгий и непохожий на себя лежал поэт. Прилизанные волосы и заострившееся, словно похудевшее лицо делали его похожим на обиженного мальчика. Такой была моя последняя встреча с Сергеем Есениным.

Есенин и русская поэзия/ Под ред. В. Г. Базанова. - М.: Наука, 1967. — С.320–326.

• < Назад
• Вперёд >